Вопрос об открытии второго фронта в 1941 г.

С самого начала Великой Отечественной войны советские руководители связывали большие надежды на облегчение положения СССР со скорейшим открытием так называемого второго фронта на Западе за счет высадки англо-американских войск на побережье Франции и тем самым создания для Германии безвыходной ситуации двух фронтов. Недаром канцлера фон Бисмарка мучил «кошмар коалиций» и он настоятельно завещал своим преемникам всеми силами избегать такого сценария, учитывая геополитическое положение Германии в центре Европы. Итоги Первой мировой войны, завершившейся разгромом кайзеровской Германии, не выдержавшей тяжести войны на два фронта, явились лучшим тому подтверждением.

Определенная логика, конечно, была в том, чтобы повторить опыт войны 1914— 1918 гг. применительно к новой, если руководствоваться известным правилом, что политики и генералы обычно готовятся к предыдущей войне. Но против таких ожиданий, которые вынашивали в Кремле отчасти в силу отчаянной ситуации на фронте в первые месяцы войны (надежда, как известно, умирает последней), отчасти ради создания понятных населению объяснений причин отступления Красной армии, действовали качественно новые факторы, каких не было в предыдущей войне.

Во-первых, в отличие от войны 1914—1918 гг. Франция была повержена и не могла служить плацдармом для высадки союзников, прежде всего экспедиционных сил Соединенных Штатов. Тем самым гитлеровцы плотно контролировали атлантическое побережье континентальной Европы. Что касается Англии, то ее способность вести войну была серьезно подорвана немецким воздушным «блицем», «позором Дюнкерка», а форсирование Ла-Манша с целью высадки на континенте представляло сложную инженерно-техническую задачу, которую не отважился решить Гитлер, сохранив в своем тылу бомбу замедленного действия.

Во-вторых, маховик военных приготовлений в США с учетом мобилизационных особенностей капиталистической экономики раскручивался крайне медленно и явно отставал от потребностей войны. Изоляционизм и невмешательство как стратегия, массовая идеология и официальное кредо сыграли злую шутку с американцами и ослабили их безопасность перед внешней угрозой. Достаточно сказать, что перед началом войны в Европе в кондитерской промышленности США работало больше рабочих, чем в авиационной. Отсюда и такое внимание, которое в Вашингтоне придавали «русскому фронту», пока Америка «собиралась с силами» для вступления в войну «в решающий момент» по примеру президента В. Вильсона четвертью века раньше. Преждевременное открытие второго фронта только потому, что это нужно было России, не укладывадось в эти планы и оставалось за рамками циничной политической логики, которой достаточно единодушно при всех тактических разногласиях до поры до времени придерживались в Лондоне и в Вашингтоне, не понимая всю опасность этого курса.

В-третьих, особая острота мировых противоречий в первой половине XX столетия, переплетение в них идеологических, империалистических и геополитических мотивов, классовых и расистских теорий, влияние тяжелейшего экономического кризиса, забвение принципов общечеловеческого гуманизма, где тон задавали фашистские государства, привели к серьезной деградации политической морали и нравственности в международной жизни и выходу на первый план близорукой стратегии «выживания» и «каждый за себя». Было бы наивно считать, что с поворотом колеса Фортуны быстро и легко изменятся отношения вчерашних антагонистов — СССР, США и Великобритании и на смену подозрительности и недоверию довоенных лет придут абсолютное взаимопонимание и «чувство локтя».

В Москве, конечно, хорошо помнили антисоветские интриги «мюнхенской» политики западных держав и заигрывание их руководителей с нацистами, а в западных столицах не забыли довоенные маневры Сталина, круто изменившего курс советской внешней политики подписанием пакта с Гитлером. В свете такого довоенного наследия остается лишь удивляться, что вчерашние оппоненты смогли в кратчайшие сроки договориться о главном — союзе в войне, сохранив тактические разногласия и национальные интересы и недобрую память о недавнем прошлом.

ДЛЯ ЗАПОМИНАНИЯ ’

Впервые вопрос о втором фронте был поставлен главой советского правительства перед У. Черчиллем вскоре после подписания советско-английского соглашения в июле 1941 г. В личном послании британскому премьеру, открывшему переписку между ними в годы войны, Сталин предлагал открыть фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика), аргументируя свое предложение тем, что силы немцев были отвлечены на Восток, и этим следовало воспользоваться. Мгновенно отреагировавший Черчилль с ходу назвал советское предложение «нереальным», обещая лишь, что «воздушные налеты на Германию будут продолжаться со все возрастающей мощью».

Как стало известно по дипломатическим каналам советскому правительству, второй фронт виделся Черчиллю скорее где-то на Ближнем Востоке, в зоне традиционных британских интересов, а не во Франции и не в ближайшее время. Так начались длительные переговоры, которые серьезно омрачали межсоюзнические отношения и в которых не принимал активного участия президент Рузвельт вплоть до вступления США в мировую войну.

Со свойственной ему подозрительностью, подогретой катастрофической ситуацией на фронте, Сталин в письме послу И. М. Майскому в конце августа обвинил англичан в потворствовании Гитлеру и в их желании ослабить Советский Союз и считал, что «нам надо быть осторожным в отношении англичан». Тем не менее в сентябре, когда военное положение СССР еще больше осложнилось, Сталин вновь вернулся к вопросу о втором фронте, попытавшись на этот раз «напугать» Черчилля силой германского наступления и перспективой выхода СССР из войны. В своем послании от 3 сентября 1941 г. он указывал на большие потери советской территории в результате того, что Гитлер отмобилизовал крупные силы, включая «46 дивизий своих союзников», и оказался у ворот Ленинграда. Упоминание о «союзниках» было далеко не случайным и должно было напомнить Черчиллю, что война предполагала коалиционные действия с обеих сторон. Оказавшись перед «смертельной опасностью», как следовало из послания, советское правительство видело только один выход из создавшегося положения — «создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с Восточного фронта 30—40 немецких дивизий».

Однако пафос сталинского послания не произвел должного впечатления на британского премьер-министра, руководствовавшегося, как и положено консервативному политику такого масштаба, собственной эгоистической логикой и, вероятно, в узком кругу не преминувшего вспомнить, как в недалеком прошлом вел себя Сталин, когда на Британские острова обрушилась воздушная мощь люфтваффе и началась в воздухе «битва за Англию». Интересно его свидетельство на этот счет в письме к С. Криппсу, английскому послу в Москве от 28 октября 1941 г.: «Они, несомненно, не имеют права упрекать нас. Они сами подписали свой приговор, когда, заключив пакт с Риббентропом, дали возможность Гитлеру наброситься на Польшу и этим развязали войну. Они лишили себя эффективного второго фронта, когда допустили уничтожение французской армии... До нападения на них Гитлера мы не знали, будут ли они сражаться, и если будут, то на чьей стороне. Мы оставались в одиночестве в течение целого года». В беседе с собственной супругой — Клементиной, горячо выступавшей в поддержку России, Черчилль был безапелляционен: «Я сказал ей, что о втором фронте не может быть и речи...»

В Кремле вынужденно сделали вывод, что рассчитывать пока приходится лишь в основном на собственные силы. Вопрос о доверии преследовал союзников всю войну и так до конца и не был полностью преодолен, постоянно напоминая о себе в различных политических ситуациях. Изменение военного положения в пользу Советского Союза убедило Черчилля в правильности его интуиции, что Красная армия «выстоит» и без поддержки своих союзников и англичанам, следовательно, сам Бог велел сосредоточиться на осуществлении своих оперативных планов в районе Ближнего и Среднего Востока и Средиземноморья, а также и на других театрах военных действий. Разбить Гитлера или серьезно подорвать его силы должен был Советский Союз в ходе кровопролитных сражений на Восточном фронте. Этой тактики США и Великобритания неукоснительно придерживались всю войну.

ДЛЯ ЗАПОМИНАНИЯ

Так или иначе, но в течение полугода после вступления в войну СССР антигитлеровская коалиция была окончательно сформирована и официально провозглашена. К началу 1942 года державам «оси» противостояли 29 государств с населением 1 млрд 200 млн человек. Авантюристическим планам «молниеносной войны» и вероломных нападений противостояла мощь объединенных людских и материальных потенциалов крупнейших держав и последовательного наращивания ими своих военных ресурсов. В такой затяжной войне у гитле-ровской Германии и ее союзников не было шансов на победу.

Как свидетельствовал Я. Шахт, знавший о положении Германии не понаслышке, «с экономической точки зрения мы не готовы для продолжительной войны».