Изменения во внешней политике и внешнеполитическом ведомстве СССР

Советская внешняя политика после Мюнхена была подчинена сложной логике — страна готовилась к войне и вместе с тем старалась оттянуть непосредственное вовлечение в большой конфликт, предпринимая при этом меры упредительного и даже экспансионистского характера, если это не вело к столкновению с Германией. Именно так можно трактовать советские действия в отношении Польши, Прибалтийских государств, а позднее — Бессарабии. В отличие от Великобритании и Франции, «умиротворивших» А. Гитлера Рейнской зоной, Австрией и Судетами, то есть мерами, разрушившими Версальские установления, СССР пошел на тактический сговор с Германией в ситуации гораздо более высокой военной угрозы собственной территории, в период лучшей подготовленности Германии к войне. Другими словами, мотивация ничуть не менее циничных, по сравнению с поведением Лондона и Парижа, действий Москвы, объективно была более серьезной. Официально задачи СССР в области внешней политики ставились следующим образом: «1. Проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами мира (в том числе с Германией); 2. Соблюдать осторожность и не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками...». Это говорилось Юмарта 1939 г. Ноуже к лету того же года Германия на деле была поставлена в число приоритетных контрагентов в Европе, а неудовлетворенность поведением «миролюбивых» западных демократий отлита в обвинительную формулу о том, что «Англия и Франция... стоят за продолжение войны и против заключения мира»^[1].

Замена М. М. Литвинова на В. М. Молотова на посту руководителя НКИД — символ перехода к другой внешнеполитической тактике, которая в итоге обернулась стратегической ошибкой.

Предыдущая ставка на создание системы коллективной безопасности в Европе слишком долго не приносила ярких, видимых результатов, что и неудивительно, так как любое кропотливое дело не может сопровождаться постоянными и громкими триумфами. Более того, когда Мюнхенским сговором был сломан один из немногих уже созданных, реальных механизмов системы коллективной безопасности — договорная «связка» Париж—Прага—Москва, — политическому руководству СССР не хватило выдержки продолжить и в новых усилиях формировать систему коллективной безопасности с опорой на западные демократии. Вместе с тем стоит отметить, что был период попыток (с марта по август 1939 г.) совместить «две линии игры» — взаимодействие с Великобританией и Францией и наращивание контактов с Германией.

Лондон и Париж не поняли, что Москва фактически стояла перед выбором и на фоне контактов СССР и Германии сбавили обороты в нахождении компромисса с Москвой. И.Сталин после этого берет курс на взаимодействие с Берлином, тем более что контакты с гитлеровским режимом и даже сговоры с ним — это сценарий, который первыми опробовали западные демократии. Рассуждения о моральных соображениях сталинского руководства, впрочем, как и руководства любой другой европейской страны в тот период, вряд ли уместны — слишком малую роль играли эти соображения для самих вождей той эпохи.

То, что привело В. М. Молотова на пост наркоминдел, кажется достаточно полно исследованным и аргументированным. Однако не только смена внешнеполитического сценария, отказ от коллективной безопасности и переход к сближению с Германией могут служить объяснением этого кадрового решения И. В. Сталина. Очевидно, что М. М. Литвинов был психологически менее приемлем для Германии, но так же очевидно, что и он вполне мог быть исполнителем новой внешнеполитической линии. Более того, при этом Литвинов бы не забывал напоминать Сталину о существовании Великобритании, Франции, США, как это делали в 1940-1941 гг. полпреды его школы — И. М. Майский, К. А. Уманский и в несколько меньшей степени Я. 3. Суриц.

Дополнительным объяснением смены руководства НКИД могут быть внутренние аппаратные мотивы. Положение В. М. Молотова в органах высшей государственной власти к 1939 г. оказалось странным. Он был номинальным председателем СНК, а реальным руководителем правительства являлся И. В. Сталин. В то же время равные Молотову по авторитету и партийному стажу деятели руководили отдельными сферами экономики: Л. М. Каганович, возглавляя НКПС, а фактически кооординировал всю транспортную сферу; А. И. Микоян руководил не только НКВТ, он также курировал внутреннюю торговлю, пищевую промышленность и, отчасти, сельское хозяйство; вопросы госбезопасности находились в руках Л. П. Берия; на идеологическом и организационном направлениях партийной работы сосредоточились Г. М. Маленков и А. А. Жданов. При этом во все усложнявшемся экономическом блоке возникали новые импонирующие Сталину фигуры — И. В. Тевосян, Н. А. Вознесенский, М. Г. Первухин и другие. Разумеется, Молотов понимал, что, оставаясь на высшем посту без реальных полномочий, он может превратиться в своего рода второго «всесоюзного старосту», роль которого успешно исполнял М. И. Калинин.

Возглавив НКИД, он нашел для себя жизненно важную функциональную нишу.

Известно, что одним из последних поводов к снятию М. М. Литвинова оказалась поставленная ему в вину обнародованная беседа И. М. Майского с министром иностранных дел Финляндии. Разбор данного случая состоялся у Сталина 21 апреля 1939 г. Воспоминания И. М. Майского об этом заседании дают дополнительный штрих к характеристике роли Молотова в снятии Литвинова: «...Молотов буйствовал, непрерывно наскакивал на Литвинова, обвинял его во всех смертных грехах»^[2].

3 мая 1939 г. наркомом иностранных дел официально был назначен В. М. Молотов. Показателен состав «комиссии», с которой новый нарком прибыл принимать дела в НКИД — Л. П. Берия, Г. М. Маленков, зам. наркома НКВД В. Г. Деканозов, который впоследствии был переведен на пост заместителя наркома иностранных дел. На «усиление» наркомата в феврале 1940 г. была брошена и такая одиозная личность, как бывший генеральный прокурор СССР и государственный обвинитель на «больших процессах» А. Я. Вышинский, ставший первым заместителем Молотова вместо известного дипломата В. П. Потемкина.

Вместе с тем, в этот период прослеживается и некоторая неуверенность И. В. Сталина в окончательности решения о назначении В. М. Молотова наркомом иностранных дел. Это иллюстрируют факт и текст телеграммы Сталина руководящим сотрудникам НКИД: «Сообщается для сведения. Ввиду серьезного конфликта между председателем СНК т. Молотовым и наркоминделом т. Литвиновым, возникшим на почве нелояльного отношения т. Литвинова к Совнаркому Союза ССР, т. Литвинов обратился в ЦК с просьбой освободить его от обязанностей наркоминдела. ЦК ВКП(б) удовлетворил просьбу т. Литвинова и освободил его от обязанностей наркома. Наркоминделом назначен по совместительству Председатель СНК Союза ССР т. Молотов»^[3]. Как представляется, И. В. Сталин сознательно выбирал формулировки этой телеграммы. Он не считает нужным называть содержательные претензии к М. М. Литвинову, а указывает на причины аппаратного характера, приведшие к его отставке, — что нехарактерно для общения политического руководства с подчиненными. Очевидно, что рассылка подобной телеграммы имела своей целью не только информирование конкретных дипломатов, но и формирование установки для комментирования данного кадрового решения в их беседах с зарубежными представителями. Не указывая на ставшую общим местом впоследствии формулировку относительно литвиновской увлеченности «англо-французским направлением», Сталин, с одной стороны, как можно предположить, стремился заранее публично не демонстрировать намечавшееся расширение контактов с Германией. С другой стороны, вина за происшедшее косвенно возлагалась и на В. М. Молотова, который не сработался со своим наркомом и оказался одной из сторон конфликта. То есть создавалась возможность в нужной ситуации «отыграть назад». При этом арбитром вновь явилось бы Политбюро ЦК ВКП(б).

Сам же В. М. Молотов не был столь осторожным — он объяснял свое назначение более серьезными — не тактическими, а идеологическими — ошибками М. М. Литвинова. Как свидетельствует в своих воспоминаниях А. А. Рошин, бывший тогда заведующий третьим западным отделом, на собрании в НКИД в июле 1939 г. Молотов говорил следующее: «Товарищ Литвинов не обеспечил проведение партийной линии ЦК ВКП(б) в наркомате. Неверно определять прежний НКИД как небольшевистский наркомат... но в вопросе о подборе и воспитании кадров НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей и проявил непартийное отношение к новым людям, пришедшим в НКИД»'. Часто звучит тезис, согласно которому, начиная с 1939 г. это — стаз и нс кая внешняя политика. Но это не совсем так. Внешняя политика, также как и внутренняя, была сталинской начиная с середины 1930-х годов. Другое дело, что личные свойства Литвинова, а также широкие профессиональные горизонты позволяли ему делать достаточно гибкой тактику советской дипломатии в рамках общего внешнеполитического курса. Что же касается Молотова, то первый год его работы в НКИД совпадает с периодом чрезвычайной внешнеполитической напряженности, что в отсутствие внешнеполитического опыта не могло не сковывать его действий.

В. М. Молотов фактически выступает в роли творчески слабого транслятора указаний политического руководства вниз по инстанции и информации от полпредств к политическому руководству. Эта скованность выражается в том, что директивы полпредам становятся максимально сухими, слабовариативными и сам Молотов в беседах с зарубежными представителями следовал заранее заготовленному и утвержденному сценарию. И это тем более странно, что его полномочия предсовнаркома теоретически давали больше свободы, чем было у М. М. Литвинова^[4] . Образ Молотова как «мистера “нет”» стал формироваться именно в этот период. Непосредственное вмешательство И. В. Сталина во внешнюю политику на фоне подобного поведения наркоминдел становится положительным фактором, вносящим элемент настоящего, а не отложенного во времени дипломатического диалога. Другими словами, решив назначить в НКИД более верного (в тактическом плане, так как вряд ли М. М. Литвинова можно заподозрить в нелояльности), а точнее — приближенного, человека, Сталин сам стал больше заниматься внешней политикой. Не стоит также сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что обязанности по СНК и участие в Политбюро занимали у Молотова определенную часть времени и он объективнодолжен был дозировать время, отводимое наркомату. В сочетании же со стремлением контролировать все, не делегируя полномочий, это вело к реаль²

ному торможению работы НКИД. Такой стиль работы стал передаваться и вниз по инстанции. Полпреды в своих сообщениях в центр все меньше предлагают инициативных шагов, полпредства начинают запрашивать у Москвы разрешения даже по рутинным вопросам.

В результате репрессий в НКИД сложилась катастрофическая кадровая ситуация.

Ситуацию, сложившуюся в НКИД с кадрами, М. М. Литвинов подробно изложил в записке адресованной И. В. Сталину 3 января 1939 г.: «До сих пор вакантны места полпредов в 9 столицах, а именно: в Вашингтоне, Токио, Варшаве, Бухаресте, Барселоне, Ковно, Копенгагене, Будапеште и Софии. Если не вернется в Тегеран находящийся сейчас в СССР т. Черных, то получится 10-я вакансия. В некоторых из перечисленных столиц не имеется полпредов уже свыше года. Оставление на продолжительные сроки поверенных в делах во главе посольств и миссий приобретает политическое значение и истолковывается как результат неудовлетворительных дипломатических отношений... Благодаря отсутствию полпреда в Бухаресте мы не имеем решительно никакой информации о том, что происходит в Румынии... С Японией нам приходится вести все переговоры через японского посла, ибо наш поверенный в делах доступа к министру иностранных дел почти не имеет... Не лучше обстоит дело с советниками и секретарями полпредств. Имеется свободных вакансий: советников — 9, секретарей — 22, консулов и вице-консулов — 30 и других политических работников полпредств (заведующих отделами печати, атташе и секретарей консульств) — 46.

Некоторых полпредов мы не можем вызывать в Москву во исполнение решения ЦК, ввиду отсутствия у них работников (в Афинах у полпреда нет ни одного человека) или таких, которым можно было бы поручить хотя бы временное заведование полпредством. Я уже не говорю о свободных вакансиях ответственных работников в центральном аппарате НКИД. Достаточно сказать, что из 8 отделов только 1 имеет утвержденного заведующего, а во главе остальных 7 находятся врио заведующих. Нет в НКИД, и в особенности в полпредствах, необходимого технического персонала... Со вчерашнего дня пришлось приостановить курьерскую службу, так как 12 курьерам не разрешают выезд за границу до рассмотрения их личных дел.

Такое положение создалось не только вследствие изъятия некоторого количества сотрудников НКИД органами НКВД. Дело в том, что, как правило, почти все приезжающие в Союз в отпуск или по нашему вызову заграничные работники не получают разрешения на обратный выезд. Не получают разрешения на выезд за границу также большинство работников центрального аппарата НКИД. Немалое количество работников исключено парткомом из партии в порядке бдительности. Другие устраняются от секретной работы

(«рассекречиваются»), а следовательно, теряют для НКИД всякую ценность по распоряжению 7-го Отдела НКВД. Подготовленная нами на курсах за последние годы смена также не получает возможности работать за границей. Новых подходящих работников мы за последнее время от ЦК не получаем. Набранные на курсы новые работники смогут стать на работу по окончании курсов лишь через полтора-два года...

Можно было бы свернуть полпредскую сеть... Но это даст не очень большую экономию, ибо придется иметь во всех столицах, по крайней мере, консульства. Да и политически вряд ли это удобно, ибо усилились бы толки о нашей самоизоляции и т.п.».

По разным оценкам, в 1936—1940 гг. репрессиям подверглись приблизительно 2—2,5 тыс. сотрудников центрального аппарата и полпредств. Только в высшем звене были репрессированы: семь заместителей наркома, более 40 полпредов, сменилось практически все руководство оперативных отделов и управлений. Учитывая, что такое же катастрофическое положение было и во внешней разведке, можно только удивляться, как столь скудный информационный и аналитический «паек» позволял осуществлять внешнюю политику.

Приход нового наркоминдел ознаменовался так называемым «молотов- ским набором» дипломатов. Впрочем, его характеристики никак не связаны с личностью самого В. М. Молотова. 1939 год — последний год предвоенных массовых репрессий в НКИД. Кадровые потери начинают восполняться, прежде всего, из партийно-комсомольского актива передовых отраслей промышленности. В отличие от первых послереволюционных наборов здесь была и своя специфика — у советской власти уже появился небольшой резерв молодых ученых, преподавателей. Ярким примером выходцев из этой среды стал А. А. Громыко, пришедший в НКИД из Академии наук. 19 августа 1939 г. для ускоренной подготовки внешнеполитических кадров учреждается Высшая дипломатическая школа.

При В. М. Молотове продолжаются внутренние реформы НКИД. 21 июня 1939 г. принимается решение коллегии, направленное на упорядочение организации региональных отделов. Складывается следующая структура. 1-й Западный отдел — к его ведению отнесены Франция. Бельгия, Люксембург, Испания, Португалия, Швейцария. 2-й Западный отдел — Великобритания с доминионами и протекторатами. 3-й Западный отдел — Италия, Югославия, Албания. Отдел Центральной Европы — Германия, Чехословакия, Венгрия. Отдел Восточной Европы — Польша, Румыния. Отдел Прибалтийских стран — Финляндия, Латвия, Литва, Эстония. Отдел Скандинавских стран — Норвегия, Швеция, Дания, Нидерланды. Отдел Америки — США, Центральная и Южная Америка. Ближневосточный отдел — Турция, Болгария, Греция, Аравия. Средневосточный отдел — Иран, Афганистан. 1-й Дальневосточный отдел —

Китай. 2-й Дальневосточный отдел — Япония, Манчжурия. 3-й Дальневосточный отдел — Синьцзян, МНР, ТНР.

Важным для функционирования системы НКИД стало создание в 1939 г. генерального секретариата, руководитель которого — генеральный секретарь НКИД — являлся по должности заместителем наркоминдел. При М. М. Литвинове были заложены первичные функции Генсекретариата, которые концентрировались в руках помощника наркома — главного секретаря НКИД Э. Гершельмана (репрессирован) и «помощников помощника».

В целом, можно констатировать, что к концу 1930-х годов в НКИД и советской дипломатической практике существовало значительное число пережитков первых послереволюционных лет, которые были или изначально неуместными или явно устарели по прошествии двух десятилетий.

Приход В. М. Молотова в какой-то степени повысил роль НКИД в системе органов власти Союза ССР. Это, прежде всего, связано с тем, что впервые после краткосрочного пребывания Л. Д. Троцкого на посту наркоминдел оказался представитель руководства коммунистической партии, более того, глава правительства. Так, Г. В. Чичерин никогда не входил в состав политбюро, а в ЦК избирался уже в конце своей карьеры — в 1925 и 1927 гг. М. М. Литвинов членом ЦК стал только в 1934 г.

Стоит отметить и такой факт, что НКИД при В. М. Молотове уже не имел функционального и политического соперника в лице Коминтерна и его Исполкома, что осложняло жизнь предыдущих наркомов. ИККИ оказался физически разгромлен в 1936—1939 гг., а поворот в сторону налаживания контактов с Берлином не оставлял Коминтерну самостоятельного места в советской внешней политике. В то же время в партийно-государственной системе СССР отсутствовала структура, функционально напоминающая Международный отдел ЦК хрущевско-брежневского периода, и у Молотова на внешнеполитическом поле не было конкурентов.

В целом можно констатировать, что НКИД с приходом В. М. Молотова и далее, под его руководством, превращался во внешнеполитическое ведомство того типа, который в значительной степени был для него характерен на протяжении последующих пятидесяти лет. Из сравнительно небольшого учреждения, костяк которого составляли яркие и талантливые личности, зачастую знакомые друг с другом с дореволюционных времен, он становился большой государственной машиной.

Машиной, где в силу ее значительных масштабов функция играла большую роль, чем ее конкретный исполнитель. Речь идет не о пресловутых сталинских винтиках. Дело в другом. Начало «молотовского периода» в дипломатии совпадает с мировыми тенденциями развития дипломатической службы. Ведомства иностранных дел «де-аристократизируются» во всех странах Западной Европы, они растут численно, причем, за счет кадров центрального аппарата, куда с развитием средств коммуникации стекается все больше информации. Роль посольств и их автономность в такой ситуации начинает снижаться. Воздушный транспорт делает более доступными визиты руководителей внешнеполитического ведомства непосредственно в интересующую страну. Расширяются прямые контакты по линии специализированных ведомств — НКО, НКВТ, НКВД/ НКГБ, которые идут независимо от посольских контактов и согласуются с центральным аппаратом НКИД. Для большинства стран Европы период новой дипломатии наступает после Второй мировой войны, когда довоенные устои оказываются сломанными мировой трагедией. В Советском Союзе этот процесс, как ни парадоксально, начинается с репрессий и прихода В. М. Молотова в НКИД, когда только отлаженная машина внешнеполитического ведомства могла частично компенсировать людские потери. Другое дело, что сохранение старых кадров и их организация в соответствии с новыми задачами могли бы дать несравнимо большую эффективность внешней политики.

• [1] «О внешней политики Советского Союза». Речь В. М. Молотова на внеочередной сессииВерховного Совета СССР 31 октября 1939 г. // Мир между войнами. Избранные документы поистории международных отношений 1910—1940-х годов. М.: МГИМО. 1997. С. 221.
• [2] Цит. по: Шейнис 3. С Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек.М.: Политиздат, 1989. С. 362.
• [3] - Телеграмма генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина Я. 3. Сурицу, И. М. Майскому, К. А. Уманско.му, А. Ф. Мерекалову, Л. Б. Гельфанду, К. А. Сметанину, В. К. Деревянскому,К. Н. Никитину, И. С. Зотову, П. П. Листопаду, В. П. Потемкину, О. И. Никитниковой от 3 мая1939 г.//АВП РФ.ф. 059. Ои.1. П. 313, Д. 2154" Л. 45.
• [4] Цит. по: Российская дипломатия в свете мирового и исторического опыта. Ученые записки / Подред. В. М. Матвеева, И. Г. Усачева; МГИМО МИД России. М., 1996. С. 62—63.