МЕСТО И РОЛЬ АРГУМЕНТАЦИИ В КОММУНИКАТИВНО-КОГНИТИВНЫХ ПРОЦЕССАХ
ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС АРГУМЕНТАЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ И ФИЛОСОФИИ ЯЗЫКА
Теория аргументации, пожалуй, является одним из тех направлений современной лингвистической проблематики, которые имеют богатую историческую традицию. Следствием такой длительной традиции изучения данной сферы лингвистического знания является наличие в ней нескольких лингво-эпистемических парадигм, последовательно сменявших друг друга в статусе «доминирующей парадигмы», но не исчезавших окончательно, а продолжающих некое параллельное существование. Анализ современной лингвистической литературы позволяет диагностировать наличие очередной «революционной ситуации» (по Т. Куну) в рассматриваемой проблемной области.
Речь идёт прежде всего о том, чтобы расширить понимание термина «аргументация» и размыть границы категории аргумен- тативных средств или единиц аргументации: аргументация не есть деятельность по осуществлению доказательства, но перманентная для процесса общения функция оказания влияния на собеседника.
Данная ключевая для сегодняшнего момента развития теории аргументации «развилка» (доказательство / осуществление влияния) была намечена ещё в трудах Аристотеля: хотя аргументация рассматривалась им преимущественно как исходная посылка и процесс логического рассуждения в сфере научного знания, где логические формы мышления зависят от общих свойств мыслимого предмета, а не от аргументирующего субъекта, Аристотель выделяет наряду с аналитическим силлогизмом как средством доказательства в системе научного знания диалектический силлогизм средство доказательства для другого [Аристотель 1978]. В отличие от первого, диалектический силлогизм предполагает диалогическую форму обоснования, поскольку его посылки являются продуктом диалога. Диалектический силлогизм использовался как средство обоснования в реальной речевой деятельности. Он выступал логической формой реального дискурса и, следовательно, терял чисто формальные основания своего функционирования, будучи средством убеждения другого. Диалектический силлогизм отличается от научного силлогизма тем, что посылки первого являются результатом конвенции, диалога. Это не необходимое знание, как, например, в научном силлогизме, а результат согласия, ориентации на собеседника.
Таким образом, можно сформулировать два магистральных направления в развитии теории аргументации: 1) изучение способов обоснованности истинности утверждений; 2) изучение способов убеждения в истинности утверждения [Ивлев 2005: 55]. В силу длительного господства картезианской эпистемологической парадигмы глубокое развитие получило первое направление. Трактовка аргументации как логического рассуждения для обоснования некого положения относительно абсолютной, не отмеченной никакой субъективностью и личностным отношением истины достигла своего апофеоза в концепции формальной логики, основывавшейся на допущении, будто возможно такое обобщение форм и приемов логического мышления, при котором формы эти уже не зависят ни от частных, ни даже от общих свойств познаваемого предмета, а следовательно, и сама логика не зависит от наук, изучающих действительность [Асмус 20021.
Развитие теории аргументации в недрах формальной логики привело к такому положению дел, когда аргументация теряет свою связь с миром действительности, и формы логических суждений уже не зависят от общих свойств мыслимого предмета (по Аристотелю), но основываются на логике рассуждения, на базе правил вывода с использованием жёсткого формального аппарата. Однако всякое рассуждение, даже формальное, по природе своей диалогично, а значит, даже в случае формальной логики наряду с законами вывода действуют и некоторые закономерности диалогического дискурса.
«Антропоцентрический поворот» в развитии теории аргументации, положивший начало усилению второй из упомянутых нами её магистральных тенденций — аргументация ради убеждения кого-то в истинности чего-то, был отмечен работами Ст. Тулмина [ТоиЬшп 1958; 1972; 2001]. Новым в тулминовской модели являлось использование в качестве объекта анализа аргументативного дискурса на естественном языке (на примере юридического дискурса), а также признание важной роли среды обитания, общего социокультурного контекста для реализации аргументирующего дискурса.
Ст. Тулмин выстраивает алгоритм, последовательную цепочку шагов аргументативной вербальной деятельности, которая должна привести к успешному убеждению оппонентов в истинности обосновываемой точки зрения, при этом утверждалось, что данный алгоритм не зависит от свойств предмета аргументативного дискурса, но испытывает влияние со стороны ожиданий данного общества и общего контекста дискурса [ТоиЬтпп 1972].
Иными словами, в концепции Тулмина постулировалась возможность эволюционирования, изменения приёмов, способов и правил ведения аргументации в процессе социальных трансформаций, развития общественных отношений и моделей. Такие черты аргументации, как иитерсубъектность и социальная лабильность, были более подробно рассмотрены в рамках концепции гак называемой «новой риторики» X. Перельмана и Л. Ольбрехт-Тытеки. К несомненным плюсам данной концепции необходимо отнести признание интеракционального характера аргументации, определяемой авторами как деятельность, имеющая целью сближение сознаний, предполагающая существование интеллектуального контакта [РегеЬпап, 01ЬгесЬ1з-Ту1еса 2000: 18].
Кроме того, в число критериев оценки аргументирующей деятельности были включены, помимо истинности, такие категории, как вероятность, правдоподобность, возможность, имплицитно предполагающие наличие нескольких субъективных точек зрения, находящихся в процессе взаимодействия. Было введено понятие целевой аудитории, в соответствии с характером и ожиданиями которой должна строиться аргументация. Последняя, по мнению авторов, будет тем успешнее, чем больше доводов, основанных на мнениях, разделяемых большинством аудитории, будет использовано аргументатором. Однако, как отмечает Ф. Еемерен [Eemeren 2002], по большей части данная концепция ориентирована на расширение перечня элементов аргумептативной схемы, построенной всё же по принципам логического вывода, использование которой способно при известных условиях убедить аудиторию.
Можно резюмировать, что, несмотря на усиление тенденции к антропоцентризму и к разрыву с традициями формальной логики, на протяжении второй половины XX в. в теории аргументации доминирует прескриптивный подход к анализу и моделированию данной деятельности: исследовательские усилия в целом направлены на моделирование идеального алгоритма вербализуемых мыслительных действий аргументатора, на создание рационально обусловленных и логически непротиворечивых моделей аргументирующего дискурса, а также на критику и анализ ошибок в логической структуре, последовательности аргументов в данном типе дискурса.
Бурное развитие прагматики как одного из направлений философии языка способствовало появлению ряда концепций, в которых аргументация стала рассматриваться как специфический способ вербальной коммуникации, способ осуществления прежде всего языкового взаимодействия [Eemeren 2002], регуляции поведения в языковом общении. При этом исследовательский интерес явно смещён с прескриптивного аспекта деятельности аргументирующего субъекта на дескрипцию наиболее естественных и обычных для вербальной коммуникации в рамках данного языкового сообщества способов осуществления воздействия на поведение и мировоззрение партнёра. В этом смысле велико влияние так называемой амстердамской школы аргументации [Eemeren and Grootendorst 1984; 1992; 1994], в рамах которой аргументация определяется как социальная, интеллектуальная, вербальная деятельность, служащая тому, чтобы оправдать или опровергнуть мнение, состоящая из набора утверждений и направленная на получение одобрения от аудитории [Eemeren and Grootendorst1992].
В работах амстердамской школы большое внимание уделяется выявлению имплицитных посылок вербализованного рассуждения, взаимодействию вербальных средств, социального контекста и индивидуальных намерений аргументатора в процессе организации аргументирующей деятельности. Подчеркнём, что основной эпистемологической посылкой данной концепции является окончательная локализация аргументации в пространство интеллектуальной деятельности человека, в которой доминирование рациональной составляющей возможно, но не облигаторно. Интеллект, в отличие от рацио, трактуется не как способность сознания оперировать отвлечёнными категориями и понятиями, а как способность к накоплению опыта успешной адаптации к окружающей среде и к обусловленной данным опытом лабильности поведения [Холодная 2002]. Таким образом, аргументация в трудах Ф. Ееме- рена и Р. Гроотендорста была включена в широкий деятельностный контекст человеческой жизнедеятельности: вербальной, социальной, адаптивно значимой ментальной активности.
Однако прагма-диалектический подход остаётся по-прежнему связан «тонкой пуповиной» с античной риторической традицией, понимая аргументацию как деятельность, сознательно организуемую говорящими в рамках системы чётких правил.
Одним из первых идею о перманентном присутствии аргумен- тативной составляющей во всех разновидностях речевого общения высказал основоположник «радикальной теории аргументации»
О. Дюкро [Ducrot 1989, 1995]. Эта теория исследует аргумента- тивный потенциал самого языка. Автор ставит своей целью показать, каким образом и насколько глубоко аргумента™вные черты уже «вписаны» в язык как систему, как на определенных уровнях язык может аргументировать (сам по себе), и как язык может (и во многих случаях это в действительности происходит) налагать ограничения на нашу собственную диалогическую и интерактивную аргументацию.
По Дюкро, в самом значении (signification) любого лексически самостоятельного слова заложено представление (croyance), свойственное большинству говорящих на данном языке, о том, какой должна быть эмпирическая сущность, обозначаемая данным языковым знаком, то есть представление о прототипической эмпирической сущности, называемой данным языковым знаком [Ducrot 1995]. Как следствие, в языке существует определённые лексические единицы — глаголы, прилагательные, наречия, которые, будучи употреблены для характеристики определённого объекта, действия, увеличивают или уменьшают аргументативную силу высказывания в зависимости оттого, называют ли они протогипические, с точки зрения стереотипов языкового сознания, признаки данных объектов и действий или нет. Например, высказывание типа «X — мой близкий родственник, и поэтому я одолжу ему денег» является совершенно естественным и не требующим дополнительных разъяснений в силу того, что прилагательное в синтагме близкий родственник указывает на прототипичность объекта, называемого существительным. И наоборот, высказывание типа «X - мой дальний родственник, поэтому я одолжу ему денег» требует дополнительных разъяснений (так как я не хочу, чтобы мама узнала, что я даю деньги в долг), поскольку прилагательное в синтагме дальний родственник характеризует данного родственника как «непрототипического», уменьшая тем самым аргументативную силу высказывания. Однако отметим, что, включив аргументацию в категорию подсознательных психологических процессов, берущих начало в языковой повседневности, О. Дюкро, с одной стороны, расширил сферу действия данного феномена, распространив её на всю сферу повседневного и обыденного, а с другой стороны, неоправданно сузил и конкретизировал природу и сущность аргументации рамками исключительно семантики языковых единиц.
В работах других французских исследователей последних лет наблюдается тенденция к более широкому переосмыслению самой природы аргументации. Так, Патрик Шародо отмечает, что на сегодняшний момент благодаря развитию социальных гуманитарных наук становится очевидно, что современное общество представляет собой разнородный конгломерат достаточно мобильных социальных групп, страт, взаимодействующих между собой в разнообразных сферах деятельности (не только юридической, политической, но и многих других) на основе неких принципов социального влияния, заменяющих собой силовое воздействие. При этом социальное взаимодействие строится не столько на принципе «быть истинным», сколько на — «верить в истинность», а основной силой воздействия становится не сила логики, но сила влияния; аргументирующий субъект в большинстве случаев не опирается на неоспоримые доказательства, отсылающие к некой «абсолютной истине», а пользуется действенными именно в данной ситуации доводами [СЬагаибеаа 2008]. Таким образом, аргументация, по мнению французского исследователя, должна рассматриваться как дискурсивная деятельность субъекта / субъектов в ситуации убеждения. При этом под дискурсивной деятельностью понимается всё разнообразие коммуникативных, прагматических, семантических аспектов речевого взаимодействия.
Ряд исследователей склонны к ещё большему размыванию границ категории аргументации. Так, Рут Амосси отмечает, что в практике языкового пользования, начиная с повседневного обыденного разговора и заканчивая литературными художественными текстами, мы наблюдаем случаи вербальной коммуникации, нс имеющей какой-либо очевидной аргументативной направленности, в том смысле, что во всех этих случаях коммуниканты не стремятся ни убедить друг друга в чём бы то ни было, ни привлечь собеседника на свою сторону при помощи продуманной последовательности стратегий воздействия. «Однако, — отмечает Р. Амосси, — в речевом общении говорящие, даже не ставя перед собой цели убедить в чём-либо, не могут не стремиться оказать влияние на ход мыслей собеседника, на его видение ситуации» [Amossy 2008]. Исследовательница заключает, что в основе всякого речевого общения — тонкая игра воздействий коммуникантов друг на друга, попытка, сознательная или не совсем, воспользоваться словом для того, чтобы воздействовать на другого [Amossy 2008].
Определённый параллелизм находим в концепции «belief box», широко представленной в работах представителей прагматического направления в философии языка [Harman 1986; Fodor 1987; Stalnaker 1999; Douven 2009]. Исследовательский посыл данной концепции в целом состоит в том, что наряду с пропозициональным содержанием каждое высказывание естественного языка имеет ещё одну важнейшую составляющую — верования, убеждения, предрассудки говорящего, не выраженные эксплицитно, но определяющие степень приемлемости данного высказывания в некоторой целевой аудитории, его «воздействующую силу». Как следствие, два пропозиционально эквивалентных высказывания коммуниканта могут иметь различный «кредит доверия», уровень приемлемости у разных собеседников. Например, один и тот же собеседник не может принять, одобрить оба из двух пропозицио- нально эквивалентных высказываний «Том и Кэйт влюбились друг в друга и поэтому поженились» и «Том и Кэйт влюбились друг в друга, и, тем не менее, они поженились» [Douven 2009], поскольку каждое из них «окрашено» отличными друг от друга жизненными установками и ценностями. Исследователи делают следующий вывод: коммуниканты верят высказыванию, а не содержащейся в нём информации (пропозиции), оценивая приемлемость или неприемлемость имплицитно содержащихся в нём жизненных оценок, представлений, убеждений говорящего, сопоставляя со своими, и, в зависимости от степени совпадения, доверяют собеседнику, соглашаются с ним или нет. Иначе говоря, вербальное общение метафорически предстаёт как постоянное перетряхивание содержимого «коробки с верованиями и убеждениями». На наш взгляд, данный процесс имеет очевидную аргументативную сущность.
Доводы в пользу расширения границ аргументации и повышения её онтологического статуса ещё более укрепляются, если мы проанализируем феномен вербального общения с позиций теории автопойезиса и биологии познания.
Так, У. Матурана [Матурана 1988: 6], в противоположность детерминистическому понятию «объективного мира» («объективность без скобок»), где независимо от наблюдателя пребывают все сущности, предполагает существование некого мультимира. При этом каждый мир мультимира является равнозначно действительным, и недопонимание между наблюдателями, «если оно возникает не из тривиальных логических ошибок в одном и том же мире, а из утверждений наблюдателей о разных мирах, приходится разрешать не требованием достижения некоторой независимой реальности, а при помощи моделирования общего мира, в котором можно сосуществовать и иметь взаимный доступ» [Матурана 1988: 7|. Представители данного эпистемологического направления в философии языка полагают, что каждый познающий субъект взаимодействует с окружающим миром только в тех пределах, в которых ему позволяют это делать особенности его мышления и восприятия, следовательно, опыт взаимодействия со средой, который только и является источником индивидуальной картины мира, различен от субъекта к субъекту. Отсюда следует то, что речевое общение можно определить как способ реализации говорящим ориентирующего поведения, при котором слушающий не получает информацию, не декодирует сообщение, а сам для себя создаёт вновь смысл речевого поступка говорящего, исходя, во-первых, из своего опыта взаимодействий с теми объектами, с которым в его сознании устойчиво ассоциируются языковые знаки, используемые говорящим, а во-вторых, из своего опыта взаимодействия с данными знаками в речевой деятельности [Колмогорова 2009]. Таким образом, каждый акт вербальной коммуникации с необходимостью подразумевает непрерывную череду попыток коммуникантов заставить друг друга принять ценности, точки зрения друг друга, разделить своё видение некоторых фрагментов окружающей среды в процессе моделирования общего мира. Подчеркнём, что при этом сам успех коммуникации зависит от эффективности процесса взаимовлияния, который, если мы принимаем весь предыдущий контекст, можно определить как естественную или интерперсональную аргументацию (представители французской школы пользуются терминологическим сочетанием «дискурсивная аргументация»).
Итак, резюмируем.
- 1. Имея длительную историю развития, представляющую собой последовательную смену доминирующих парадигм, теория аргументации находится на пороге ещё одной парадигмы, название которой ещё окончательно не сложилось, но может иметь следующие варианты: естественная аргументация, дискурсивная аргументация, аргументация влияния или интерперсональная аргументация.
- 2. Основной посыл данного исследовательского подхода заключается в том, что аргументация рассматривается как постоянная составляющая всякого акта речевого общения, берущая своё начало в речевой и социальной повседневности, имеющая лишь частично осознаваемый характер, регулирующая социо- коммуникативное взаимодействие в рамках определённой национально-лингвокультурной общности.
- 3. Будучи рассмотрена с таких позиций, интерперсональная аргументация не обладает такими характеристиками, как обязательная рациональность, логичность, стратегическая продуманность, лимитированность определёнными сферами коммуникации, наличие только в контекстах с эксплицитно выраженной проблемой.
- 4. Подобная постановка вопроса, с одной стороны, существенно повышает онтологический статус аргументации, помещая её в круг важнейших социально-коммуникативных категорий, а с другой, размывая границы данного феномена, порождает ряд вопросов, важность которых неоспорима для осуществления лингвистических исследований в данном русле.
- 5. К числу подобных вопросов отнесём следующие: 1) какое место аргументативная составляющая занимает в структуре языкового знака; 2) каковы формы, в которых проявляется интерперсональная аргументация; 3) как формируется когнитивный базис интерперсональной аргументации.
