ИПОСТАСЬ ПРОТИВ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ. ЛИЧНОСТЬ У С.Н. БУЛГАКОВА

The study deals with the concept of person elaborated in the writings of Sergius Boulgakov (1871 — 1944) — the philosopher and theologian who has influenced the Orthodox theology of the 20th century. In the early period of his work the value of person is based on the principle of the individual being while in the later (theological) period the person or hypostasis is conceived as the refusal of the self in favour of the unification of all men in Christ.

Булгаков — один из самых «персоналистических» философов русской философской традиции. Обращение к личности как принципу, фундирующему человеческое достоинство, как к сфере реализации человеческой свободы, прав и обязанностей человека характерно преимущественно для раннего периода творчества Булгакова времени перехода «от марксизма к социализму», когда обоснование прав и свобод связывалось с мыслью И. Канта о том, что «человек как свободно-разумная личность есть та цель, ради которой Бог создал мир», получившей развитие у философов-неокантианцев (Г. Зиммеля, Г. Риккерта). Также Булгаков выступал в оппозиции античному коммунизму Платона, отрицающему свободу личности, и индивидуалистическому анархизму М. Штирнера («анархизм хочет знать за личностью только права, только “dem Einzigen und sein Eigenthum” Макса Штирнера с его “Ich habe meine SaclT auf Nichtsgestellt” и отрицанием обязанностей относительно себе подобных» [Булгаков, 1997 (а), с. 266]), а также идеологам немецкой социал-демократии (Г. Бебель, Штаммлер, К. Каутский, Е. Рихтер): «Идеал Рихтера и Бебеля

¹

один и тот же — свобода личности; но один во имя этого идеала выставляет требования социализма, а другой, опасаясь возможности деспотического поглощения личности государством в социалистическом обществе, выставляет противоположную программу манчестерства» [Там же, с. 269]. Затем на философию личности оказывает существенное влияние немецкая мистическая традиция (Я. Бёме, И. Таулер, Г. Сузо) трансформировавшаяся в теодицею Ф. Шеллинга (здесь ключевое значение имеет понятие самости). И наконец, в послереволюционный и эмигрантский период существенно влияние на Булгакова христианского тринитарного богословия с его пониманием личности как ипостаси, сопряженной с природой — божественной или человеческой.

Ранний Булгаков всецело признает социальную природу человека, поэтому для него возможно противопоставление личной судьбы и социальных судеб всего человечества [Там же, с. 214]. Идет даже «глухая борьба личности с обществом». Прилагательное «личный» сочетается в сборнике «От марксизма к идеализму» с субстантивами «деяния», «интересы», в веховской статье «Героизм и подвижничество» — «личная жизнь», «личное и социальное поведение», в «Свете Невечернем» — «личный и групповой эгоизм». Однако «индивидуальные усилия и личные деяния получают ...общественное, транссубъективное значение» [Булгаков, 1993, с. 137]. «Идеальные интересы человеческой личности сталкиваются с материальными интересами данного субъекта, поставленного в известные внешние условия жизни» [Булгаков, 1997 (а), с. 272]. В ряде контекстов «личные интересы» противопоставлены «классовым» или «групповым интересам», что характерно для периода «легального марксизма» и «христианского социализма», так, например, он пишет: «Сходство экономического положения и одинаковое благодаря ему направление личных интересов создает классовые или групповые интересы, играющие роль рычагов в социальной жизни» [Там же, с. 270-271].

Личность становится одним из центральных терминов «русского религиозного ренессанса», топологически воспроизводя антропоцентрическую и гуманистическую составляющие Возрождения: «Понятие личности, ее прав, потребностей и имущественного благосостояния, словом, наш русский ренессанс, таков остается лозунг нашего времени, наша историческая задача, наша гражданская обязанность» [Там же, с. 250].

Личность — существенное в человеке, она связана прежде всего с правовой и волевой сферой: «За каждой личностью признается неотъемлемое suum, сфера его исключительного права и господства» [Булгаков, 1997 (а), с. 259]; «бытие, т.е. в конце концов, и жизнь, и личность (sum) нуждаются в рациональном обосновании и могут его действительно получить от философии» [Булгаков, 1993, с. 63].

В естественном праве, тождественном нормам христианской религии, коренятся гарантии личной свободы: «Люди равны между собою как нравственные личности; человеческое достоинство, святейшее из званий человека, равняет всех между собою. Человек для человека должен представлять абсолютную ценность; человеческая личность есть нечто непроницаемое и самодовлеющее, микрокосм» [Булгаков, 1997 (а), с. 260].

Утверждение личности и человеческого достоинства происходит по Булгакову в ходе исторического процесса, в котором явление Христа и христианства было ключевым и переломным событием. Личное усовершенствование идет параллельно с общественным, исторический прогресс предполагает и включает развитие человеческой личности, идет с ним параллельно. «Христианствооткрывает...перспективу бесконечного, не только личного, но и общественного усовершенствования» [Там же, с. 151], «идеалы политические и социальные, воодушевляющие теперешнее человечество, суть несомненно христианские идеалы, поскольку они представляют собой развитие принесенного в мир христианством учения о равенстве людей и абсолютной ценности человеческой личности» [Там же, с. 266]. На формирование «новой личности европейского человека» [Булгаков, 1991, с. 40] существенное влияние оказала Реформация, провозгласившая политическую свободу, свободу совести, права человека и гражданина.

Личность выступает в истории и как экономический субъект, как «самостоятельный “фактор” хозяйства» [Булгаков, 1997 (б), с. ИЗ], и это является отнюдь не последним предметом исследований Булгакова, рассматривавшего экономику в качестве титульной темы научных занятий, по крайней мере, до 1912 г. (года защиты докторской диссертации по философии хозяйства). Булгаков противопоставляет «живую психологическую (человеческую) личность» [Там же, с. 111—112], обладающую «творческой инициативой», «механизму природы и общественных форм» [Там же, с. 113], с которым личность вступает в борьбу с целью приспособить его к потребностям человеческого духа, а также хозяйству как в общем и целом механическому процессу, особенно при капитализме. Стихия капитализма является сверхиндивидуальной средой, которая «гнет по своему жизнь личностей». Личность освобождается от личного экономического гнета путем замещения или ограничения личной диктатуры [Булгаков, 1997 (а), с. 264]. Личному богатству (и бедности) как личному достоянию соответствует личное стремление к обогащению и соревнование на этой почве отдельных индивидов, групп, классов и народов, именно это и исследуется политической экономией. Экономический материализм подменяет личность, живое, бездушным механизмом хозяйства, где действуют отчужденные от человеческой личности законы: «совершенно игнорирует личность, приравнивая ее к нулевой величине, quantit? n?gligeable. Личности для него даже не кондильяковские статуи, но заводные куклы, дергающиеся за ниточку экономических интересов. Очевидно, при этой концепции нет места ни свободе, ни творчеству, ни какому бы то ни было человеческому прагматизму, над всем царит механизм» [Булгаков, 1993, с. 292—293]. Правда, Булгаков как шеллингианец-соловьевец оговаривается, что хозяйство не может быть только механизмом, точно так же, как «личность не есть только счетная линейка интересов, а живое творческое начало» [Булгаков, 1997 (б), с. 111].

Экономизм от «Философии хозяйства» к «Свету Невечернему» начинает мыслиться как мировоззрение слишком посюстороннее, лишенное катастрофизма и эсхатологизма, увековечивающее жизнь этого века и ведущее «к отрицанию конца жизни как отдельной человеческой личности, так и всего мира» [Булгаков, 1994, с. 317].

Хозяйство как единый процесс обосновывается через философский идеал всеединства, заключенного вчеловеческой личности: «Каждая человеческая личность потенциально носит в себе всю вселенную, будучи причастна natura naturans, творящей душе природного мира, и natura naturata, теперешней природе» [Булгаков, 1993, с. 147]. Трансцендентализм кантовской философии Булгаков распространяет на политическую экономию — личность входит в трансцендентальный субъект хозяйства, коим в эмпирическом выражении оказывается историческое человечество, а в метафизическом — божественная София: «трансцендентальный субъект хозяйства ...а в нем и каждая личность, онтологически причастны Софии, и над дольним миром реет горняя София, просвечивая в нем как разум, как красота, как... хозяйство и культура» [Там же, с. 158].

Наряду с социологическим обоснованием личности очень важно для Булгакова как «соловьевца» обоснование философское. С точки зрения «прописки» в истории философии булгаковская личность тождественна декартовскому sum, она противоположна локковской «чистой доске»: «мы не вступаем в мир как tabula rasa ни в метафизическом, ни в эмпирическом смысле, нет, мы вступаем в него качественно определенными личностями» [Булгаков, 1993, с. 218]. Личность есть «абсолютно новое в мире, новый элемент в природе» [Там же, с. 230].

Логика философии всеединства является важным эвристическим компонентом для мысли Булгакова, особенно в «Философии хозяйства» и «Свете Невечернем». Соловьевский принцип органической логики — видеть в наиболее универсальном наиболее индивидуальное и наоборот и воспринимать эмпирическую данность, символически дублируя и трансцендируя ее к Абсолютному, работает у Булгакова периода его ранних статей практически без изменения — в этом прослеживается линия не только соловьевского «Национального вопроса в России», но и его ранних метафизических работ: «Своеобразная парадоксия религиозного восприятия: будучи из всех жизненных актов наиболее индивидуальным, лично выстраданным, лично обусловленным, оно в то же время оказывается и наиболее универсальным — явный знак того, что между индивидуальным и универсальным нет противоположности; истинно индивидуальное и есть истинно универсальное, или же, наоборот, истинно универсальное существует и познается лишь как индивидуальное» [Булгаков, 1994, с. 52]. Цитирование лирики Соловьева мы находим в следующем фрагменте: «Утверждая равенство людей, вопреки их эмпирическому неравенству, и абсолютное достоинство личности, вопреки существующему униженному ее положению, мы отрицаем эмпирическую действительность и за “корою естества” прозреваем подлинную, божественную сущность человеческой души» [Булгаков, 1997 (а), с. 259]. Мистический органицизм философии всеединства требует, чтобы личность имела метафизическое основание вне самой себя: «Каждая человеческая личность, имея для-себя-бытие, является своим абсолютным центром; но она же и не имеет самостоятельного бытия, свой центр находя вне себя, в целом» [Булгаков, 1994, с. 345]. Этот тезис одновременно является источником для обоснования и равенства и достоинства человеческих личностей, несущих в себе образ Божий, и иерархического строения мистического организма. Таковым центром оказывается мировая душа, или София, тварная София (в «Свете Невечернем»): «в единстве мировой души, универсального субъект-объекта, самораскрывающего- ся в процессе жизни, находит свое объяснение реальная связь субъекта и объекта, устанавливаемая в каждом акте сознания и воли. К этому единству причастны отдельные личности» [Булгаков, 1997 (а), с. 101]. Сама личность превышает сознание самой себя: «Хотя дневное я, рассудочнодискурсивное, есть наиболее острое выражение или симптом жизни, но оно вырастает из глубины и имеет корни, погруженные в темноту ночного дремлющего я, вообще личность неизмеримо глубже и шире своего сознания в каждый данный момент» [Булгаков, 1993, с. 68]. Булгаков использует идею ночной и дневной жизни человеческой души, присутствующую в книгах «Ansichten von derNachtseite derNaturwissenschaften» немецкого богослова и натурфилософа Г.Г. фон Шуберта (1780—1860) и «Psych?» естествоиспытателя и шеллингианца К.Г. Каруса (1789—1869). Она была использована В. Соловьевым в произнесенном тексте 12-го «Чтения о Богочеловечестве», отличном от опубликованного [Носов, 1992, с. 248, 256]. Личность как то, что коренится в своей ночной природе, безусловно, связана с творчеством, хотя и по Булгакову творчество не есть создание чего-то метафизически нового, но есть выявление изначально данного. Каждый человек есть «художник своей собственной жизни» [Булгаков, 1993, с. 230], а «гениальность есть личность в умопостигаемом ее существе, обнажение ее софийной сущности» [Булгаков, 1994, с. 264].

Бытие личности связано для Булгакова с ценностями и с наличием идеалов. Тема личности, укорененной во Христе, имеющей в нем образ для подражания и для «проверки совести» (В. Соловьев) начинается, по крайней мере, с «Вех». Упрекая интеллигенцию в отсутствии религиозной культуры личности, отсутствии абсолютных норм и идеалов, которые даются только в религии, Булгаков констатирует «решающее значение того или иного высшего критерия, идеала для личности: дается ли этот критерий самопроверки образом совершенной Божественной личности, воплотившейся во Христе, или же самообожествившимся человеком в той или иной его земной ограниченной оболочке (человечество, народ, пролетариат, сверхчеловек), т.е. в конце концов своим же собственным «я», но ставшим пред самим собой в героическую позу» [Булгаков, 1991, с. 55].