ВОПРОС КТО? EGO И DASEIN

В. Карро

The history of concepts has to take account of the facts of philosophical language. One of them is the invention of le Moi in the Cartesian philosophy (Descartes, Pascal). The concept of le Moi mustn’t be confused with subject, intellect, soul or person, because they rather get their new interpretation from le Moi. It’s also not identical with the self characterized by reflexivity. This paper aims to rethink the concept of ego in Meditatio II in the light of Heidegger’s analytics of Dasein. The author argues that the ego can be recognized in the later concept of Dasein being different from other metaphysical concepts in the history of subjectivity.

Новое Я

Интересна ли для философии история концепта «я»? Не истории того, что обозначали слова «я» (le moi), «сам» (le soi) или их эквиваленты в разных языках в ту или иную эпоху, но история того, как местоимение стало именем существительным^[1]. История того, что дает возможность говорить об «этом я», т.е. использовать местоимение как существительное и говорить о нем как об объекте. Во французском языке эта история начинается около 1655 г. с выражения из чернового текста Паскаля, который позже был опубликован под заглавием «Мысли». Французское выражение «le moi» («я»), изобретенное Паскалем, возникает из удивительного словосочетания Декарта ego il le, которое переводится как «этот я». Простое выражение оказалось, тем не менее, новым словом. Выражение Паскаля «я» (le moi) возникает с целью критики субстанции, поначалу всего лишь как интерпретация первого картезианского вопроса. Разве недостаточно истинного утверждения «я есть, я существую», чтобы понять, кто есть? Кто этот я, который есть? «Я еще недостаточно понимаю, кто же есмь этот я, кто уже есмь по необходимости» («Nondum vero satis intelligo, ^и/snam sim ego il le, qui jam necessario sum» (AT VII, 25, 14—15; курсив мой. — E. К.)⁶¹. Этот вопрос Декарт разворачивает в Meditatio II, однако теряет его по ходу дальнейших размышлений. Паскаль же торопится закрыть этот вопрос для метафизики, чтобы снова его поставить, но в сфере «морали». Как бы там ни было, если я уверен, что я существую — кто бы в этом когда-нибудь усомнился? — «le moi» («я») существовало не всегда. История понятий не может не учитывать факты философского языка. Если выражение «le moi» — это картезианское изобретение Паскаля и если такое лексическое изобретение имеет смысл только как следствие концептуального новшества, остается понять это решение, одновременно и текстуальное, и философское.

Декарта, впрочем, как и Паскаля, трудно обвинить в выдумывании новых слов для старых идей. Оригинальность изобретения «я» (le moi) в том, что его нельзя соотнести ни с одним из более ранних концептов, с которыми это «я» обычно путают: ни с субъектом, ни с духом, ни с душой, ни с интеллектом, ни с индивидом, ни с личностью и т.п. Значит, требуется их различать, чтобы учесть не только появление в философии «я», но также переворот, которому это «я» дает теперь место. Именно из «я» тот или иной концепт — мышление, душа, интеллект, или разум — получают теперь новое истолкование. Они будут поняты из «я» как из «мыслящей вещи» (res cogitans). Нельзя путать «я» (le moi) и самость (le soi, self, Selbst), отмеченную рефлексивностью. В Sextae Responsiones (Декарт) отказывается признавать сознание, предшествующим мышлению (cogitatio) (AT VII, 422).

Сформулируем гипотезу: последующее умножение «я» произошло, потому что «я» перестало быть первой и очевидной данностью. Чтобы ^[2]

его прояснить, приходится прибегать к старым концепциям: мыслящей душе, сознанию, личности. Эти концепции «саморефлексии» позволили сохранить Бога под тем же названием, что и «нашу субстанцию». Можно удостовериться в этой сложной регрессии в различных предисловиях к модерну, каковыми являются «Рассуждение о метафизике» Лейбница или маленький трактат об идентичности внутри «Опыта о человеческом разумении» (II, xxvii) Локка. Так легко, пусть даже эта легкость крайне хрупкая, подменить «я» проблемой индивидуации и идентичности. «Я тот, кто есмь субъект», скажет Лейбниц в «Рассуждении о метафизике» и в переписке с Арно; точнее, «это я» больше чем субъект, это сущность, полное понятие которой охватывает все предикаты. Уже Арно «засомневался в том, что такой способ философствовать хорош»^[3]. Не только Лейбниц, но Мальбранш (душа), Локк (личность), Спиноза (человек, «homo cogit?t»), укажем только их, все они не желали признавать «я» или, по крайней мере, его первенство. Как, впрочем, и Кант, которому было достаточно лишенного субстанциальности субъекта «х», сопровождающего все мои представления (Kritik der reinen Vernunft, В 131).

Можно написать историю субъекта, историю интеллекта или историю индивида и проследить их превращения. Но эти истории не объяснят изобретения «я» (le moi), поскольку способ, которым они его стремятся постичь, опирается на то, от чего это изобретение пыталось и считало возможным освободиться, по крайней мере, aprioiri. Написать историю субъекта, интеллекта, личности не значит найти способ объяснить появление «я», скорее, напротив, остаться слепым к его исторической событийной обусловленности. Вот первый интерес философии в проекте истории «я».

Когда же возникнет необходимость сделать ясным существование некоего «я» (un moi) без «я» вообще (le moi), т.е. осмысливать «я», очищенное от категориальных основ онтологии, понадобится если и не новое слово (у него долгая история в философии), то, по крайней мере, абсолютно новое использование слова, чуждого истории субъективности: Dasein. Только чтобы отличить Dasein отдуха, личности и т.д., Хайдеггер вводит свое экзистенциальное определение, отграничивая его в том числе и от того, что он называет ego cogito Декарта. В этом заключается парадокс, требующий анализа, и поэтому проект истории «я» может быть в этом втором смысле интересен философии.

• [1] Во французском (как и в английском) языке артикль позволяет совершить конверсию путем добавления определенного артикля «le» (нейтрального)к личному местоимению в объектном падеже «moi», делая местоимение именем существительным (общим понятием). Впервые это выражение встречаетсяв текстах Паскаля. См. фрагменты из «Мыслей» (XXV/688 и XXIV/597); а такжеCarraudV. L’invention du moi. Paris: PUF,2010. P. 15—41. В русском языке артиклькак грамматическая категория отсутствует, кроме того, личное местоимение «я»не имеет именительного падежа для формы «меня», что делает невозможным«дословный перевод». Традиционные приемы русскоязычной конверсии осуществляются либо путем закавычивания местоимения «я» и сопровождения егоуказательным «это» в среднем роде; либо путем написания Я с большой буквыкак имени собственного. При переводе данного текста я использую закавыченное «я» и, если необходимо, в скобках указываю оригинальное выражение. —Примеч. пер. — Е. К.
• [2] Ср.: «Но пока я еще недостаточно хорошо понимаю, что я есмь — я, в силунеобходимости существующий». Здесь и далее русские переводы фрагментов изMecliiatio II приводятся по изданию: Декарт Р. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль,1994. (Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн). Там, где перевод искажает текст оригинала,переводчиком была внесена правка: это касается главным образом замены вопросачто? quid? на вопрос кто? quis? — Примеч. пер. — Е. К.
• [3] Соответственно: Leibniz ? Arnauld, 14 juillet 1686, GPS 11, 52 et Discours de m?taphysique, § 34, GPS IV, 459; Arnauld ? Leibniz, 13 mai 1686, GPS 11, 31.