Первая сущность
В первую очередь Аристотель рассматривает 6лок?Ч|Ч?уом (реальное самосущее подлежащее) как первую сущность (или индивидуум): первая «сущность — та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится в подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь» (Категории, 2а10—15).
Сущностями Аристотель называет нечто определенно сущее — простые тела, составные тела, их части, а также то, что составляет суть бытия (формы, общие понятия) (Метафизика, 1017Ы0), ибо «существовать отдельно и быть определенным нечто больше всего свойственно сущности» (Метафизика, 1029а27). Они потому и называются сущностями, что «не сказываются о субстрате, но все остальное сказывается о них» (Метафизика, 1017610—15). Следует отметить, что понятие «сущность» (обоча) у Аристотеля не менее многозначно, чем блок?Ч|Ч?Уом. «О сущности говорится в двух [основных] значениях: в смысле последнего субстрата, который уже не сказывается ни о чем другом, и в смысле того, что, будучи определенным нечто, может быть [отделено от материи только мысленно], а таковы образ, или форма всякой вещи» (Метафизика, 1017Ь20—25). В зависимости оттого, в каком значении Аристотель употребляет понятие «сущность» — как первой сущности или второй, в указанном ее сближении с блокарЕУОУ можно обозначить два вектора развития рассуждения философа: блоке (|Ч?уом как первая сущность и 6яок?1|Ч?Уом как вторая сущность (или определение).
Первая сущность или индивидуум, явленый нам в нашем чувственном опыте и таким образом существующий, согласно Аристотелю, есть «подлежащее для всего другого» (Категории, 2Ь37). Иными словами, если нечто существует само по себе, то именно его можно наблюдать и выносить о нем суждение. Здесь блокецчемоу (как основа свойств и состояний, сказывающихся о некоем сущем) и первая сущность (то, на что можно указать и тем самым заявить о нем как о сущем) практически идентичны друг другу. Любое присущее и тому, и другому свойство («бледное», «сидящее») сказывается не о самом себе (как о белизне или состоянии сидения), а о том, что воспринимает эти состояния — сущности как подлежащем (бпоксцтсмом).
Иной раз может сложиться впечатление, будто Аристотель разводит «сущность» и «подлежащее», когда говорит, что «общая черта всякой сущности — не находиться в подлежащем» (Категории, За5— 10) и «не сказываться о подлежащем» (Метафизика, 1029а7, 1038Ы5). Однако «находиться в подлежащем» у Аристотеля — это технический термин, обозначающий то, «что, не будучи частью, не может существовать отдельно от того, в чем оно находится» (Категории, 1 а20—25). Не существует белизны самой по себе или сидения, но и то и другое есть состояние определенного единичного существа. Следовательно, особенность сущности «не находиться в подлежащем» означает не быть частью или состоянием другого сущего. «Не сказываться о подлежащем», в свою очередь, означает, что одна сущность не может характеризовать другую, т.е. сказываться о ней и выступать по отношению к ней привходящим свойством. Одна единичная сущность ничего не говорит о другой единичной сущности: через индивидуальную природу Каллия мы не можем постичь особенности индивидуальной природы Клеона, поскольку одно отдельное существо «таково, что оно не может истинно сказываться как общее о чем-либо другом» (Первая аналитика, 43а25). То же обоснование видим в «Категориях»: «Все единичное сущее не может сказываться как общее о чем-либо другом» (Категории, 2Ы—5). Именно поэтому «первая сущность не составляет никакого сказуемого: ведь оно не сказывается ни о каком подлежащем» (Категории, 3а37). Следовательно, указанные пассажи нужно рассматривать не как отрицание соименности сущности и подлежащего, но, напротив, как утверждение того, что одно индивидуальное сущее не может ни сказываться о другом индивидуальном сущем (т.е. выступать по отношению к нему в качестве акциденции), ни восприниматься в качестве его части.
Первая сущность как субстрат (ипок?(|Д?Мом) есть основа, но не причина своих собственных изменений. Она скорее воспринимает их, чем производит. Аристотель сразу отмечает, что исследование причин, побуждающих первую сущность к изменению, есть вопрос, требующий отдельного специального исследования: «Не сам субстрат вызывает собственную перемену ...а нечто другое есть причина изменения. ...искать эту причину — искать другое начало» (Метафизика, 984а26—30). Состояния и изменения, испытываемые единичной сущностью, Аристотель фиксирует посредством остальных девяти категорий — качества, количества, времени и проч. (Вторая аналитика, 83Ь21). И если первая сущность по определению «не может сказываться как общее о чем-либо другом», то
«все другое», т.е. все испытываемые ею состояния, «находятся в первых сущностях как в подлежащих. Поэтому, если бы не существовало первых сущностей, не существовало бы ничего другого» (Категории, 2Ы—5). Число не существует без того, что можно исчислить, ходьба — без способного ходить, «...и нет такого белого, что было бы бело, не будучи чем- то другим» (Вторая аналитика, 83а 15—30).
На основании приведенных примеров видно, что Аристотель довольно часто рассматривает первую сущность как субстрат, поскольку она не сказывается ни о чем другом и выступает основанием, в которой происходят изменения, испытываемые ею. Здесь нельзя не отметить близости с платоновским понятием хоры-восприемницы, в которой «все происходит». Но нельзя также не замечать той изрядной дистанции, которая отделяет ново- европейский субъект (источник и причина действий) от аристотелевского итток?1|.1?УОУ (он выступает скорее как пассивное начало и среда, в которой под влиянием иных, внешних ему причин, протекают изменения).
