ОБРАЗ В ИССЛЕДОВАНИИ МЕТАФОРИЧЕСКОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ЛЕКСИКИ

Об аспектах изучения метафорического функционирования лексики

Образный способ отражения действительности получил многостороннее описание в научной литературе. В фокусе исследовательских интересов находятся как регулярные, стереотипные проявления образной системы, так и индивидуально- авторские. В изучении ряда аспектов образной системы приоритет принадлежит лингвистике художественного текста, другие аспекты (среди них системно-семасиологический) более глубоко исследованы лексикологами.

В лингвопоэтике длительную традицию имеет изучение тропов (как способов фиксации ассоциации), которые рассматриваются как «единицы поэтического языка (ПЯ), организующие его тропеический уровень» (Очерки истории языка русской поэзии 1994: 10). Наряду с метафорой, исследователи поэтического языка выделяют смежные (и смыкающиеся с ней в слабых позициях) тропы олицетворение, аллегорию, символ, мифологему, а также сравнение-метафору, объединяющую в себе признаки обоих тропов.

Своеобразие отдельного тропа или соотношение тропов в творчестве художника слова отражают индивидуальность сло- вопреобразования «формирование доминантных признаков стиля» (Некрасова 1994: 95). С опорой на типологию тропов проводятся «исследования сочетаемости единиц ПЯ на собственно тропеическом уровне, когда в центр анализа ставится не слово, а троп, обладающий суммой признаков, выявляющих его специфику среди других тропов».

Детализированная типология и соотношение разных тропов используются как критерий оценки степени сложности поэтического идиостиля (в частности, на этом строится предложенная В.П. Григорьевым типология стилей поэтического языка), позволяют проследить эволюцию в системе поэтического языка. С опорой на специфику взаимодействия метафоры, сравнения, олицетворения и метонимии О.И. Северская рассматривает эволюцию поэтического языка XX века — па материале творчества поэтов «беллетристического стиля» (М. Исаковского, Е. Долматовского, Я. Смелякова), творчества символистов и близких к ним поэтов «классического стиля», а также представителей «сложного стиля» (О. Мандельштама, Б. Пастернака, М. Цветаевой, А. Вознесенского, Б. Ахмадулиной и др.) (Северская 1994: 130—190).

Иные срезы образной картины высвечиваются типологиями отдельных тропов, прежде всего метафор (в работах Ш. Бал- ли, Н.Д. Арутюновой, В.Г. Гака, Е.О. Опариной, В.К. Харченко, Г.И. Скляревской, К).И. Левина и др.).

Чаще всего в типологиях метафор отражаются функции образных средств в языке и речи: присущие метафоре функции номинации и характеристики (Н.Д. Арутюнова Русский язык, 1979: 140 и др.), в разном соотношении лежащие в основе всех метафорических словоупотреблений, в типологиях дифференцируются на более частные: номинативную, копцептообразующую, экспрессивную, оценочную, образную (Арутюнова 1978, 1990а, Русский язык 1979, Опарина 1988, Телия 1988а). В работе В.К. Харченко функции метафоры детализируются: с учетом особенностей, отличающих средства вторичной номинации от средств «первичной» номинации, с учетом речевой ситуации, жанра, а также функции речевого целого (в состав которого входит метафора) ученый выделяет 15 частных функций: номинативную, информативную, мнемоническую, стилеобразующую, текстообразующую, жанрообразующую, эвристическую, объяснительную, эмоционально- оценочную, этическую, аутосуггестивную, кодирующую, конспирирующую, игровую и ритуальную (Харченко 1992).

В типологиях обычно отражается наличие/отсутствие семантической двуплаиовости. В этом случае другим разновидностям метафоры противопоставляется так называемая стертая метафора (в других обозначениях — генетическая, лексическая, метафора словарного состава и т.д.) (Скляревская 1993, Бахмутова 1972, Розенталь, Телеикова 1976). Четко отграничить такую метафору от других не удается, тем более что она всегда может быть «оживлена» специальными приемами, в особых контекстуальных условиях (Баранов, Караулов 1994: XIII —XXI). Эту линию в качестве основания (нежесткой) систематизации метафорических словоупотреблений использует Ш. Балл и, противопоставляя метафоры, содержащие конкретные образы, воспринимаемые воображением, метафоры, содержащие эмоциональные (ослабленные) образы, воспринимаемые чувствами, и метафоры, содержащие мертвые образы, воспринимаемые рассудком и представляющие чистую абстракцию (Балли 1961: 226 229).

Типологически значимы различия в степени стереотипно- сти/иидивидуалыюсти метафорических словоупотреблений: остальным разновидностям обычно противопоставляют художественную (Г.Н. Скляревская), индивидуальную (Ю.Л. Ля- сота) метафору, метафору стиля (Н.И. Бахмутова).

В качестве самостоятельного аспекта классификации издавна используется тип (направление) переноса, связывающего однородные или неоднородные классы реалий (см.: Скляревская 1993, Петрова 1989).

В работах Апресян 1974, Шмелев 1973, В.Г. Гак 1988 и других в разных вариантах представлена семасиологическая линия классификации, учитывающая семиый механизм трансформации словесной семантики, статус соответствующего ЛСВ как средства номинации и т.д. Обзор классификаций метафор см. в работах: Бахмутова 1984, Скляревская 1989, 1993а и др.

В свете разрабатываемого нами подхода значимым является сам факт метафорической реализации конкретного образа, факт использования образного способа в языковом отражении действи- тельности^[1]. Аналогичный подход, учитывающий факт фиксации ассоциативной связи между двумя реалиями безотносительно к конкретному ее способу, встречаем и в других работах^[2].

Другие стороны образной системы оказываются в центре внимания, когда в качестве объекта исследования или в качестве единицы классификационного описания избираются слово, лексико-семантические парадигмы разного типа (ЛСГ, ДСП и т.д.), «образное поле», понимаемое как совокупность образных средств, которые характеризуют один денотат, образ как совокупность средств, манифестирующих один сигнификат, а также образная параллель.

Исследование слова как элемента образной картины мира в аспекте семантического воплощения осуществляется в русле разных лингвистических направлений и преследует разные цели. В системно-семасиологическом плане особенно значимы работы, связанные с анализом семантического потенциала слова и его семантического варьирования, роли контекста в семантической реализации (работы Д.Н. Шмелева, М.В. Никитина, И.А. Стернина, А.П. Чудинова). Одним из результатов такого анализа является типология семантической реализации слова, устанавливающая регулярность в многообразных вариантах его воплощения (подробнее об этом см. в 4-й главе).

В лингвопоэтике слово, в частности предложенное В.П. Григорьевым понятие слова-экспрессемы, также используется в качестве единицы анализа (Григорьев 1979; Поэт и слово 1973)^[3]. Экспрессема как единица поэтического языка совмещает в себе «лингвистическое» и «эстетическое» в их взаимодействии, представляется как единство общего, особенного и отдельного, типического и индивидуального, материального и идеального, формы и содержания (Григорьев 1979: 140). В другой работе автор называет экспрессему «эстетической парадигмой» (Очерки истории языка русской поэзии 1994: 6), подчеркивая эстетический статус этой единицы^[4]. По этой логике В.П. Григорьев рассматривает выдвигаемое понятие в русле поиска такого рода единицы исключительно художниками слова и искусствоведами: «По существу понятие слова как экспрессемы (или креатемы), как парадигмы особо значимых художественных контекстов оказывается в одном ряду с понятием самовитого слова Хлебникова, некоторыми идеями А. Белого, В.Н. Волошинова и М.М. Бахтина, с определением «слова как такового» у Мандельштама («чудовищно уплотненная реальность»), идеей слова как «аббревиатуры высказываний» (М.М. Бахтин)...» (Очерки истории языка русской поэзии 1994: 6).

С нашей точки зрения, понятие экспрессемы вполне вписывается и в русло собственно лексикологической проблематики, связанной с разработкой концепции семантической структуры слова, и позволяет развить ее в аспекте эстетических трансформаций слова в тексте, в аспекте изучения эстетического страта в семантической структуре слова.

Интересные результаты дает анализ лексико-семантических парадигм разных типов, выделенных на основе общности исходных значений объединяемых в них лексем, которые рассматриваются с точки зрения закономерностей их семантической реализации в переносных употреблениях. Семасиологические исследования такого рода осуществляются на материале парадигм с разными принципами внутренней организации. Этот подход в анализе образной системы показывает механизм семантической трансформации слова в речевом акте — в сопоставлении с семантически близкими лексемами, позволяя обнаружить в таких парадигмах феномен регулярной многозначности, описать его природу, механизм и разнообразные проявления¹* (подробнее об этом см. в 4-й главе).

/1 ругой крупной единицей систематизации метафорических словоупотреблений в ряде работ выступает образное поле совокупность лексем и сочетаний совершенно разной семантики и денотативной отнесенности, обслуживающих в качестве метафор один денотат. Образное поле, метафорически определяющее сферу эмоций (слова пламя, бурлить, водопад, разъедать и мн. др.), в лингвопоэтическом аспекте — с точки зре- ^[5]

ния принципов внутреннего членения и лексического варьирования в русском поэтическом языке — рассматривается в работе З.Ю. Петровой^[6], а в системно-семасиологическом ракурсе — с точки зрения состава, семантических функций, механизма реализации значения в работах Л.Г. Бабенко 1986, 1989. Н.Н. Ивановой готовится к изданию «Словарь поэтических номинаций (образы русской лирики конца XVIII начала XX в.)», в котором за единицу описания принято также образное поле (в терминологии автора — «лексико-фразеологическое множество»). Каждое образное поле (среди таких полей — «туман», «воздух», «жизнь», «смерть», «поэтическое творчество», «любовь», «пейзаж» и т.д.) в словарной статье структурируется на «образные парадигмы», «развивающие одну образную ассоциацию», и далее — на «лексико-фразеологические ряды», «связанные единством опорного слова- образа» (фрагмент этого словаря представлен в работе Иванова 1994).

В рамках лингвопоэтического направления раньше, чем в семасиологии, образ использован в качестве единицы описания и анализа образной системы. (Встречается это понятие и в собственно семасиологических работах, см., например, работы М.И. Черемисиной, Ф.А. Литвина, А.Е. Гутман, Н.С. Сон- па, А.В. Захаровой, М.П. Одинцовой, Л.С. Войтик, И.В. Тре- щалиной.) Употребляется и ряд других терминов, соотносительных с образом: образная парадигма, образная параллель, образный блок, образный ряд, образные структуры, устойчивое образное представление, образное поле, словеснообразное поле, мотив, архетип и другие.

Термин образ в лингвопоэтических работах используется в нескольких соотносительных значениях. В большинстве случаев он употребляется по отношению к фактам метафорического, тропеического употребления слова^[7]. В одних случаях термин определяет метафорическую реализацию образа безотносительно к конкретному денотату (т.е. одночлен), в других соотносится с образной параллелью (двучленом). Ср. выражения образ огня и образ «огонь жизнь», образ стрел и образ «лучи — стрелы» (по отношению к двучлену часто используется и термин мотив — в выражениях мотив «жизнь горенье»^[8]).

Продуктивность понятия образа отмечает В.П. Григорьев. Он говорит об образе связи с перспективами разработки понятия экспрессемы: «Более полное описание отдельного слова как единицы ПЯ, естественно, предполагало бы также выход в область ближайшего «лексико-семантического ряда»... или хотя бы к гипонимам и гиперонимам... Так, весьма интересно было бы сопоставить материалы на слово ветер с материалами по словам вихрь, буря, ураган, циклон, гроза, непогода, метель, метелица, буран, вьюга, пурга, заметь, сквозняк, низовой, свежак и подобные, шолонник, бриз, сирокко и т.д.

Расширение материала подсказывается и структурой соответствующего словообразовательного гнезда. «Образ» ветра, к примеру, несомненно, присутствует и в песнях ветровых Блока (1908), и в четверостишии Луконина (1944):

В этом зареве ветровом Выбор был небольшой, —

Но лучше прийти с пустым рукавом,

Чем с пустой душой.

...Был бы столь же логичным переход от очерка структуры отдельного слова как экспрессемы к очерку, посвященному различным способам словесно-образного представления некоторого денотата [выделено нами. — Н.И.], например, к описанию множества художественных перифраз (в самом широком смысле этого слова), варьирующих «ядерные», «стандартные», узуальные обозначения таких привлекательных для поэзии реалий, как, например (морские) волны, или таких исторических (в том числе историко-литературных) личностей, как Пушкин, Ленин, Гамлет, Разии и т.п., или таких объектов, как Россия (Русь), Москва, Кремль, Урал, Волга и т.д.» (Григорьев 1973: 178-179).

Образ в аспекте его метафорических связей, иначе ассоциативная параллель, рассматривается как одна из единиц поэтического языка в работах Н.А. Кожевниковой, А.Д. Григорьевой, II.Н. Ивановой, II.В. Павлович и др. Ассоциативная параллель представляет собой двучлен, объединяющий денотат и характеризующий его сигнификат («любовь огонь», «общество — здание»), В ряде работ такие пары рассматриваются как концепты художественного мышления, архетипы. В этом аспекте писал о них А.Н. Веселовский (Веселовский 1940), в последнее время Н.А. Кузьмина: «В качестве универсалий художественного мышления предлагается рассматривать семантические, или метафорические, архетипы, понимая под ними последовательное и систематическое выражение одной сферы человеческого опыта через термины другой: битва — пир, чувство — горение, жизнь — движение, мир — книга и т.п. Эти универсалии суть составляющие художественного мышления, они могут быть названы концептами» (Кузьмина 1991: 57)'⁷.

Понятие архетипа позволяет в пестрой череде многообразных ассоциативных словоупотреблений вычленить типовые, ^[9]

отделить их от необычных, хотя те и другие отражают основополагающую особенность мышления — его ассоциативный характер.

Высокая частотность воспроизведения образных параллелей в поэтической речи наводит па мысль о возможности их исчерпывающего описания. Н.А. Кузьмина считает, что «число архетипов, по-видимому, конечно, их совокупность образует “словесно-образную модель мира” (В.П. Григорьев), выступающую как способ языкового отражения и характеризующую поэтический язык как макросистему. Что же касается микросистем идиостилей, циклов и даже отдельных произведений, то здесь необходимо изучить, с одной стороны, тот индивидуальный смысл, который выражает архетип в данной системе, с другой — сам способ языкового воплощения этого смысла, способ композиционного развертывания архетипа» (Кузьмина 1991: 58). Такую задачу ставит Н.В. Павлович: «Большую часть парадигм можно описать с помощью конечного числа понятий, или сем, типа «существо», «ткань», «огонь» и т.д.» (Павлович 1995: 125). На базе ассоциативной параллели она осуществила опыт лексикографического описания образной системы поэтического языка (Павлович 1995)^[10]. Принципы лексикографирования отражают тенденции развития поэтического образа и некоторые аспекты картины его варьирования в процессе воспроизведения. «Парадигма» (образная параллель), принятая за единицу лексикографического описания, представлена моделью «инвариант — варианты». Обосновывая принцип представления материала, автор пишет: «История русского поэтического языка пока не написана, но почти все, что посвящено словесным образам литературы нового времени, ориентировано на индивидуальность творческого акта. И тем не менее есть нечто в образах — еще более удивительное, чем их уникальность. Это — тот факт, что они создаются и функционируют в языке по определенным законам» (Павлович 1995: 6). И далее: «Меняется лексический состав образов, меняется основание для сравнения то общее свойство, которое объясняет образ (быстрота, неуклонность и постоянство, стабильность), по во всех этих образах есть нечто общее — инвариант, который состоит в том, что время (века, годы, дни, часы...) отождествляется с водой (морем, рекой, водопадом, ручьем...)» (Павлович 1995: 7).

Все многообразие языкового материала из произведений более ста поэтов XVIII —XX вв. автор сводит к конечному числу парадигм и понятий, входящих в их состав в качестве левого и правого членов парадигмы. II.В. Павлович утверждает: «Все именные парадигмы образов можно описать с помощью 26 больших понятий, каждое из которых включает какое-то количество малых понятий (большое понятие «существо» включает малые: «человек», «животное», «птица», «насекомое», «рыба» и «божество» [мифологическое существо]). Некоторые из малых понятий включают еще более частные, т.е. еще «более малые» (человек имеет такие устойчивые частные понятия, как: поэт, воин, царь... [вплоть до понятий... выраженных конкретными лексемами])» (Павлович 1995: 125).

С другой стороны, характер и соотношение «понятий» в Словаре описываются в форме четырех типов парадигм, среди которых — «парадигмы имен» (свет, ткань, птица, сосуд и под.), «парадигмы свойств» (живой, неживой, светлый, темный, возвышенный, низкий и под.), «парадигмы действий» (перемещение, шествие, действие орудием, касание, съедание, действия с тканью и под.), «парадигмы ситуаций» (сев, жатва, путешествие, битва, пир, рыбная ловля, игра в бильярд, зерно в плоде, свет в тумане, слезы на щеке, насыщенный раствор и под.), а также смешанные.

Основная мысль книги Н.В. Павлович сводится к утверждению о существовании единого языка образов со своим «словарем» (парадигмами), «алфавитом» (тезаурусом понятий) и «грамматикой» (типовыми связями парадигм в тексте и варьированием их лексического наполнения) (Павлович 1995: 9).

Автор так определяет свое понимание образной системы того, как «организовано образное пространство языка:

• 1. Существует конечное множество понятий, выполняющих функции левых и правых членов образных парадигм, — и это есть «алфавит» языка образов.
• 2. Эти понятия регулярны и повторяются в разных парадигмах.
• 3. То, какие понятия и как именно повторяются (слева, справа, с какой частотой), задает три вида устойчивых образований в поэтическом языке:

парадигмы с общим правым элементом (то, с ЧЕМ мы сравниваем чаще всего);

парадигмы с общим левым элементом (то, ЧТО мы сравниваем чаще всего);

сами парадигмы образов (ЧТО с ЧЕМ мы сравниваем чаще всего)» (Павлович 1995: 128).

Возможности репрезентации образа в качестве элемента образной системы ограничены авторскими принципами. Так, дифференциация материала на четыре «типа парадигм» приводит к размыванию цельного метафорического образа (образа огня, животного и т.п.), элементы которого оказываются «разнесены» по разным типам парадигм, по разным ассоциативным связям и представлены в разных разделах Словаря разрозненными фрагментами.

Избранная в Словаре модель описания ориентирована на выявление картины варьирования единиц поэтического языка: в работе отражено лексическое варьирование образов и варьирование их ассоциативных связей. Вместе с тем автор Словаря не ставит целью демонстрацию семантического варьирования, фиксацию хотя бы типовых семантических вариантов парадигмы, хотя в ряде случаев и отмечает сам факт такого варьирования.

Каждое из кратко рассмотренных направлений изучения метафорического функционирования лексики открывает ту или иную сторону этого многоаспектного процесса, вносит свой вклад в его изучение. Логика поиска обобщающих понятий, аспектов анализа обнаруживает себя как в системно-семасиологических, так и в лингвопоэтических работах. Направления этих поисков в одних случаях совпадают, в других — не совпадая — способствуют разностороннему охвату исследуемого явления.

• [1] Об отсутствии принципиальных различий между реализацией образа в формах сравнения и метафоры с точки зрения носителя языканеоднократно упоминает М.И. Черемисина, например: «Когда — например, в ходе лингвистического интервью — русский человек пытаетсярассказать о своем понимании образа (например, что значит петух), онне отграничивает тех смыслов, которые реализуются в форме [метафорической. — II.И.] характеристики, от тех, которые реализуются вформе сравнения или отыменного прилагательного, существительного,глагола» (Гутман, Литвин, Черемисина: 153), имея в виду единицы петух, как петух, петушиный, петушиться и иод. Показательна и оценкаН.А. Кожевниковой: «Сколь бы своеобразны ни были смысловые отношения, выражаемые тропами разных типов — сравнениями, метафорами, перифразами, между ними нет четко проведенных границ. Степеньтесноты смысловых связей, выражаемых разными типами тропов, легкоменяется, и троны свободно переходят друг в друга» (Кожевникова1986: 106). В.П. Григорьев характеризует опыты изолированного анализа тронов как недостаток: «Традиционно-атомарный подход к тропами фигурам характеризуется тем, что явления поэтической речи берутся“поодиночке”, в рамках одного узкого их класса...» (Григорьев 1979:187-188).
• [2] См., например, «Словарь русских политических метафор» А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова, многие работы Н.А. Кожевниковой (если авторне ставит целью дифференциацию тропов), готовящийся к изданию «Словарь поэтических номинаций» Н.Н. Ивановой (см. о нем далее), а такжеБарашкина 1996, Войтик 1982, Захарова, Черемисина 1973 и др.
• [3] В ряде работ эта единица используется в качестве базовой, например в статье Старцева 1991: 107 — 121. Автор статьи вслед за В.П. Григорьевым считает целесообразным «введение понятий “экспрессема” и“эксирессоид”... как обозначений поэтического слова в роли основнойединицы идиопарадигмы» (С. 109). Производное понятие гиперэкспрес-семы используется в работе О.И. Александровой 1984.
• [4] С иным пониманием, связанным с оценкой меры экспрессивности, выразительности языковых средств, используют это понятие другиелингвисты: В.Г. Костомаров, М.Н. Кожина и др. См. об этом подробнеев работе Григорьев 1979: 135 и далее.
• [5] См. работы А.П. Чудинова, Н.А. Боровиковой, Э.В. Кузнецовой,Н.В. Багичевой и др.
• [6] Систематизация ассоциативных словоупотреблений по принципу«группировки их в ноле по субъектам сравнения», по словам З.Ю. Петровой, дает возможность изучать «образные обозначения понятий одногосемантического ноля» (Петрова 1995: 79).
• [7] Это, однако, не исключает и иного использования, ср., например:«Образы того или иного ряда могут иметь не только символические иметафорические преломления, но и прямой план» (Кожевникова 1986:245). При систематизации образных словоупотреблений этот терминиспользуется для обозначения как инварианта, так и его лексическиконкретного варианта (ср. характерные выражения образ огня и образыогня, употребляемые по отношению к совокупностям соответствующихассоциативных словоупотреблений).
• [8] См. работы Н.А. Кожевниковой, Н.Н. Ивановой, Н.А. Николи-ной и других.
• [9] |; В ее работах архетип «жизнь — движение» рассматривается как«единый пространственно-временной континуум, существующий в разных типах сознания — обыденном, мифопоэтическом, научном, художественном» (Кузьмина 1995: 21).
• [10] Ассоциативная связь использована в качестве принципа представления материала и в Словаре А.Н. Баранова и Ю.Н. Караулова 1991,1994.