А.А. Залевская. Ментальный лексикон с позиций разных подходов
(Залевская А.А. Психолингвистические исследования. Слово и текст: Избранные труды. М., 2005)
В последние годы стало весьма популярным обсуждение различных вопросов, связанных с «ментальным лексиконом», «внутренним лексиконом», «лексиконом индивида», «индивидуальным тезаурусом» и т.п. Большое разнообразие подходов к трактовке лексикона и наличие противоречивых мнений по ряду фундаментальных проблем, без решения которых установление специфики лексикона и принципов его функционирования представляются невозможными, побуждает кратко рассмотреть динамику основных подходов к трактовке лексикона и остановиться на некоторых наиболее актуальных спорных вопросах.
Динамика подходов к трактовке ментального лексикона в значительной мере соотносится с общими тенденциями развития психолингвистики и других наук о человеке, со сменой доминирующих научных метафор <...>. На смену попыткам прямого перенесения в психолингвистику тех или иных лингвистических, психологических, нейрофизиологических и нейролингвистических и т.д. представлений и теорий приходит стремление понять и объяснить специфику- накопленных результатов наблюдений и экспериментов, что заставляет осознать необходимость разработки психолингвистической теории лексикона как достояния индивида. Вполне естественно при этом наличие «остаточных явлений» в виде сохранения тех или иных устаревших определений и утверждений в некоторых современных работах. <...> здесь будут обозначены лишь отдельные особенности более ранних подходов к лексикону, чтобы можно было акцентировать внимание на публикациях последнего десятилетия.
В психолингвистических работах 50—60-х годов на развитие представлений о ментальном лексиконе основное влияние оказывали, с одной стороны, популярные в то время лингвистические концепции, а с другой — формировавшееся под воздействием идей Ч. Осгуда и Дж. Диза стремление обнаружить внутреннюю (категориальную) структуру лексикона и выявить особенности ее становления у детей. Публикуются результаты экспериментальных исследований с акцентированием внимания на коннотативном значении слова и на лежащей за словом единой вербально-когнитивной структуре <...>; на том, что слова являются средством организации опыта, чтобы сделать его доступным для осмысления, а набор ассоциируемых со словом признаков репрезентирует большую часть его значения <...>; на множественности оснований для организации единиц лексикона и на необходимости учета специфики организации субъективного лексикона при разработке семантической теории <...>. Можно полагать, что исследования такого рода в значительной мере подготовили то, что позже стало квалифицироваться как когнитивный подход к проблеме ментального лексикона. <...>
По мере развития идей трансформационной порождающей грамматики Н. Хомского лексикон стал рассматриваться частью исследователей как компонент порождающей модели языка, выполняющий подсобную роль по отношению к грамматике. В качестве примера можно назвать подготовленное в русле такого подхода диссертационное исследование Р. Л ибер <...>, где ставилась цель разработать с позиций порождающей грамматики теорию словообразования, способную дать единое объяснение разнообразным случаям словообразования и словоизменения через описание формальных механизмов соответствующих процессов. При этом за основу было взято определение слова как значимой единицы, которую можно выделить в синтаксической цепочке, при трактовке лексикона как перечня всех не поддающихся дальнейшему членению конечных элементов, к которым применяются морфолексические правила.
Следует отметить, что первоначально в теории Н. Хомского такой компонент вообще не выделялся. Включение лексикона в общую структуру базового компонента порождающей грамматики имело место в книге [Chomsky 1965]. Можно, однако, согласиться с мнением А. Вежбицкой относительно того, что хотя в последних версиях хомскианской лингвистики не запрещается упоминать о значении, это не меняет ее фундаментальной асемантической ориентации <...>.
Определение лексикона как словаря значимых элементов языка. входящего в базовый компонент грамматики [Slobin 1971]. или как компонента грамматики, включающего всю фонологическую, морфологическую, семантическую и синтаксическую информацию, т.е. все, что говорящие знают об отдельных словах и морфемах <...>, оказалось очень устойчивым и фигурирует во многих публикациях.
Весьма симптоматичным для изменения трактовки роли лексикона и его соотношения с грамматикой представляется появление работы Ч. Осгуда [Osgood 1980], которую он назвал «Abstract Performance Grammar» (возможно, в данном случае можно говорить об «абстрактной грамматике речепроизводства» <...>). В названной работе лексиконуг уделяется особое внимание. Подчеркнув неправомерность отождествления лингвистических научных построений («грамматик компетенции») с «глубинной ментальной грамматикой», Ч. Осгуд оперирует понятием глубинной когнитивной системы, которая трактуется как высокоструктурированная система переработки семантической информации, семантическая по своей природе и вовлекающая синтаксис лишь при переходах между этой структурированной семантической системой и поверхностными формами продуцируемых и получаемых предложений. При этом подчеркивается, что наиболее «естественные» когнитивные структуры складываются в доязыковом познании, поэтому легче перерабатываются предложения, соответствующие таким структурам; глубинная когнитивная система является общей для переработки языковой и неязыковой (перцептивной) информации при взаимодействии обоих каналов не только у детей, но и у взрослых; познание и (как следствие) коммуникация направляются не только и не столько логическими (денотативными), сколько психологическими (аффективными) основополагающими движущими силами; понимание и продуцирование предложений в обычной коммуникации всегда зависят от контекста и испытывают вероятностное воздействие языковых и неязыковых факторов, а для экстрагирования того, что является универсальным в коммуникативном поведении людей, необходимо использовать межъязыковые и межкультурные сопоставления.
Лексикон рассматривается Ч. Осгудам как один из важнейших механизмов когнитивной переработки информации, связанный с уровнем репрезентации и отвечающий за перекодирование в двух направлениях: от воспринимаемых единиц — перцептов (перцептивных и языковых знаков) к значениям и от интенций к программе деятельности (языковой или иной). Ч. Ос гущ уточняет, что лексикон — это скорее процесс, чем память хранения. То, что хранится в лексиконе, — это очень большой набор связей между знаками (перцептами) и кодами семантических признаков. Понятие признаков является важнейшим и для других связанных с лексиконом механизмов: оператора (процесса кратковременной памяти), буфера (механизма временного удержания информации) и памяти (механизма долговременного хранения семантической информации). Семантические признаки трактуются Ч. Осгудом как медиационные (т.е. опосредствующие) компоненты, биполярные по своей природе и в общем случае имеющие переменную величину интенсивности между нулем (нейтральность, отсутствие некоторого признака в кодовой цепочке) и максимальным показателем на том или ином полюсе. При этом подчеркивается происхождение семантических признаков из опыта, их формирование в качестве наиболее обобщенного вида знания о мире и обязательность эмоциональнооценочного отношения к носителям признаков (последнее выражается через биполярность признаков).
Многие из высказанных Ч. Осгудом положений удивительно созвучны тому; что стало популярным в последние годы, но увязывается с другими именами и подается как достижения когнитивной лингвистики или когнитивной психологии. <...>
Предположения о том, что многие синтаксические генерализации проистекают из значения слов, т.е. синтаксис проецируется из лексикона, стали все более настойчиво высказываться в 80-е годы. <...>
Необходимость пересмотра трактовки соотношения между грамматикой и лексиконом оказалась осознанной исследователями в разных областях науки. <...> лингвисты обнаружили, что полноценный анализ и синтаксиса, и семантики требует наличия некоторой модели лексикона; антропологи не могут описывать ту или иную культуру без рассмотрения словаря, используемого носителями этой культуры; исследующие становление и использование языка психологи пришли к выводу, что организация лексикона составляет важнейшую часть рассматриваемого объекта; в то же время для разработки компьютерных систем, способных взаимодействовать с людьми, оказались необходимыми обширные лексиконы. Короче говоря, лингвистам, которые долгое время занимались синтаксисом и вслед за работой [Chomsky & Halle 1968] трактовали лексикон как попросту «удобное место» для хранения исключений из синтаксических правил, пришлось в конце концов признать ведущую роль лексикона и подчиненную роль синтаксиса <...>. Это обусловило разработку' новых теоретических подходов к языку' («лексических грамматик», в том числе лексической функциональной грамматики), акцентирующих внимание на лексиконе, на характере отношений (связей) между его единицами, на репрезентации знаний в семантических сетях.
Следует отметить, что пути таких подходов оказались разными, но в качестве двух генеральных направлений в исследованиях лексикона представляется возможным выделить, с одной стороны, более формализованное итеоретизированное, нацеленное на постулирование глубинных когнитивных структур с опорой на компьютерную метафору (даже если это не эксплицировано), а с другой — ориентированное на выявление специфичных для человека когнитивных структур (преимущественно через обращение к носителям языка) и механизмов функционирования таких структур (с переходом от компьютерной метафоры к учету особенностей устройства мозга человека, включенности индивида в социальное и коммуникативное взаимодействие).
Некоторые особенности первого из названных направлений прослеживаются в книге [Evens 1988] <...>. В фокусе внимания исследователей находятся отношения между единицами, которые подразделяются на отношения между словами (лексические отношения) и отношения между концептами (концептуальные или семантические отношения); поскольку слова и концепты трактуются как изначально переплетающиеся друг с другом, нередко используется термин «лексические семантические отношения». Разработка широкого крута вопросов, связанных с этим подходом к лексикону, ведется с разными целями: чтобы заполнить «провал» или перекинуть «мостик» между лексикографией и теоретической лингвистикой <...>, построить обширную базу данных, объединяющую словарь и тезаурус <...>, представить с помощью графов семантические отношения в лексиконе <...>, построить лексико-семантические сети для моделирования культуры, для машинного перевода и т.д. Следует отметить, что хотя в некоторых работах декларируется стремление построить систему переработки естественного языка, книга в целом остается в русле весьма формализованного подхода, ориентированного прежде всего на машинное моделирование отношений между единицами лексикона при отсутствии единого понимания специфики такой «единицы».
Второе из названных выше генеральных направлений исследований все более явно прослеживается в психолингвистике и когнитивной психологии. <...>
При широком использовании термина «лексикон» в публикациях последних лет тем не менее фактически отсутствует единое толкование содержания соответствующего понятия. Употребляющие его авторы далеко не всегда конкретизируют свою трактовку лексикона. В случаях, когда это делается, чаше всего под лексиконом понимают индивидуальный словарный запас <...>, репрезентации слов в долговременной памяти человека <...> или хранилище слов в памяти человека, память слов и т.п. без расшифровки того, что именно представляют собой слово в языковом / речевом механизме индивида. Нередко за использованием этого изначально психолингвистического термина скрывается традиционное толкование слова как единицы лексико-семантической системы языка, т.е. имеет место то, что Л.В. Щерба называл недопустимой подменой понятий. Иначе говоря, некоторые авторы (явно или по умолчанию) приравнивают ментальный лексикон к известной индивиду части общенационального словарного запаса, хранимой в памяти в таком же (или близком к этому) виде, в каком слова описываются в печатных словарях и лексикографических исследованиях. Имеет также место явно связанная с исследованиями в области искусственного интеллекта тенденция приравнивать ментальный лексикон к семантической памяти.
Так, Д. Кэрролл <...> рассматривает структуру внутреннего лексикона (его организацию) с точки зрения динамики моделей семантической памяти. Сетевые модели исходят из того, что наша память формирует систему взаимосвязанных элементов. Сеть носит характер иерархии, если некоторые элементы сети находятся выше или ниже других элементов сети, что отвечает принципу когнитивной экономии, поскольку признается, что информация «записывается» для хранения только один раз. Модели семантических признаков репрезентируют слова как наборы семантических признаков с разграничением определительных и характерных признаков. Модели распространяющейся активации признают, что слова репрезентированы в лексиконе через сеть отношений, но эта организация не является строго иерархичной. В противоположность этому; она ближе к сети взаимосвязанных узлов, а расстояние между узлами детерминируется и структурными характеристиками (категориальными отношениями) и функциональными соображениями (типичностью и степенью ассоциативной близости различных концептов). Таким образом, эта модель инкорпорирует некоторые аспекты предшествующих моделей: остается идея хранения концептов в их взаимосвязях, но представление о равнозначности таких связей пересмотрено в сторону признания того, что некоторые узлы более доступны, чем другие, и что степень доступности узлов в сети определяется такими факторами, как частотность использования и типичность. Модифицирован и принцип когнитивной экономии: согласно сильной версии, информация записывается в памяти только один раз; слабая версия говорит только то, что информация не хранится во всех местах, где она может быть приложима. Пересмотрен и характер процесса извлечения семантической информации: речь идет о распространяющейся активации, которая начинается с одного узла и распространяется далее параллельно по цепи, при этом скорее активируются узлы, более тесно связанные с исходным, чем отдаленные. Д. Кэрролл делает вывод, что более ранние подходы имели тенденцию фокусироваться на информации о принадлежности к категории, а более поздние модели признают необходимость учета типичности информации, чтобы обеспечить психологически реалистичный подход к лексикону.
В психолингвистике, когнитивной психологии, когнитивной лингвистике, исследованиях в области искусственного интеллекта и машинного моделирования познавательных процессов обострение интереса к слову сделало актуальным обсуждение различных аспектов того, что понимается под ментальным лексиконом, а это потребовало формулирования общего определения понятия «лексикон». Такие определения являются более или менее полными в зависимости от того, для какой цели они предназначаются и какие аспекты ментального лексикона при этом учитываются. Следует отметить, что даже при сходной целенаправленности исследований определения ментального лексикона могут различаться.
Попытка отобразить наиболее общее толкование ментального лексикона с позиций когнитивного подхода сделана в [Кубрякова и др. 1996]: речь идет о системе, отражающей в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах и выполняющей сложные функции, связанные как со словами, так и со стоящими за ними структурами репрезентации энциклопедических знаний. Это определение может по-разному пониматься в зависимости от того, как решается ряд непосредственно связанных с проблемой лексикона вопросов, к числу которых прежде всего относятся следующие: а) что понимается под «знанием о словах»; б) какие именно функции выполняет слово как единица лексикона; в) как соотносятся знание о словах и энциклопедическое знание; г) как организован ментальный лексикон; д) каким образом осуществляется доступ к единицам лексикона и т.д. <...>
Проблему первостепенной значимости составляет характер единиц, которые хранятся в лексиконе, что предопределяет трактовку лексикона как такового (его компонентов и особенностей их организации). Можно выделить два основных подхода к этой проблеме, один из которых в разных вариациях следует за традиционным разграничением форм и значений слов в составе лексемы, адаптируя его к современному уровню научных представлений о функционировании языка у индивида, а второй оперирует более абстрактным понятием леммы.
Примером первого из названных подходов может служить трактовка лексикона в книге [Garman 1990]. М. Гарман исходит из того, что для говорящего или пишущего доступ к хранимым в памяти «словам» означает картирование идей с помощью имеющихся в ментальном лексиконе репрезентаций значений, ассоциирующихся со словоформами, которые далее могут быть использованными в говорении или письме. Для слушающего или читающего основная задача состоит в том, чтобы картировать языковые сигналы на следах в ментальном лексиконе, активация которых в свою очередь будет стимулировать ассоциированные с ними репрезентации значений, что послужит началом понимания. При восприятии слышимого сигнала потенциальные «ключи» могут служить основанием для вычленения сегментов разных размеров, которые могут пересекаться.
М. Гарман трактует лексикон как состоящий из двух компонентов — хранимых значений слов и хранимых форм слов при наличии путей доступа, обеспечивающих связи между' этими компонентами и между ними и другими элементами в иерархии переработки. При этом ставится ряд вопросов, из которых наиболее важны: 1) хранятся ли формы слов в настолько абстрагированной форме, что стираются различия между' письмом, говорением, чтением и слушанием; 2) являются ли значения слов репрезентированными в ментальном лексиконе через строго семантические единицы или учитываются и более общие когнитивные характеристики.
При обсуждении первого из этих вопросов М. Гарман указывает на очевидность преимуществ единой (модально-нейтральной) формы слова в лексиконе: в таком случае легче идентифицировать любую лексическую единицу. Однако это требует наличия правил, например, для выведения письменной формы слова из фонологически установленной единицы. Если же в лексиконе имеются модально-специфичные формы слов для каждой единицы, то преимущества состоят в согласованности с системами восприятия и продуцирования речи, а потери связаны с необходимостью дополнительного пространства хранения в лексиконе. Различия в переработке разных сигналов трактуются автором как свидетельствующие о существовании модально-специфичных компонентов лексикона (т.е. предназначенных либо для слухового, либо для зрительного восприятия).
Ответ на второй вопрос представляется М. Гарману решающим для трактовки лексикона, поскольку' фактически требуется признать, состоит ли лексикон из компонентов значения, которые находятся в системных отношениях со словоформами, или он включает именно хранимые формы слов, которые напрямую картируются на общей базе знаний, не являющейся частью лексикона как такового. Сам М. Гарман принимает компромиссную точку' зрения, допускающую наличие в лексиконе репрезентаций значений слов наряду-со словоформами и в то же время признающую существование разнообразных связей и отношений между значениями слов и общим знанием.
Следует отметить, что М. Гарман при разработке модели ментального лексикона пытается дать ответы на многие спорные вопросы, так или иначе затрагиваемые разными авторами.
В модели М. Гармана наряду со всем, что включено непосредственно в лексикон, предусмотрен также выход за пределы лексикона в область, которую он называет системой содержания. Автор поясняет, что таким образом репрезентирована трудная для исследования область, включающая все релевантное для переработки языка с опорой на слово; сюда относятся грамматическое знание, языковая семантика, знание о мире, идиосинкретичные ассоциации — все связанное с познанием у человека, что несомненно предполагает психолингвистическую трактовку лексикона, но также и выходит за его пределы. В качестве медиаторов, опосредствующих доступ к системе содержания, выступают не только фонологические и орфографические формы слов, но и другие пути входа и выхода, в том числе предусматривается, что мы можем, например, увидеть картинку цветка (визуальный нелексический вход) и назвать ее (лексико-артикуляторный выход) или услышать название (слуховой лексический вход) и попытаться нарисовать объект (ручной нелексический выход); автор указывает, что такие не лексические пути входа и выхода могут играть определенную роль в контекстуальной интеграции при лексическом доступе.
В отношении компонентов форм слов признается, что ментальная репрезентация звучания слова отделена от его написания, и между ними существуют более или менее сложные взаимоотношения: в долговременной памяти могут иметься раздельные репрезентации для графических форм слов, противопоставляемых фонологическим формам тех же слов. Первыми усваиваются фонологические формы слов, по меньшей мере для той части лексикона, которая усваивается до овладения письмом. Отсюда следует, что начальные шаги в овладении чтением и письмом могут опосредоваться уже имеющимися фонологическими формами слов, но далее обособляются самостоятельные, хотя и связанные с исходными, письменные формы слов (организованные как структуры букв). Более того, необходимо разграничить понятие «то, как звучит слово» на две составляющих: «то, на что похоже его звучание» (слуховое восприятие) и «как его озвучить» (артикуляторный моторный выход); это же касается «того, как читается слово» (зрительное восприятие) и «как пишется слово» (ручной моторный выход).
Второй из названных выше подходов к трактовке специфики единиц лексикона обычно увязывают с книгой Виллема Левелта «Speaking: From Intention to Articulation», первое издание которой вышло в 1989 году <...>. В. Левелт полагает, что ментальный лексикон играет центральную роль в продуцировании речи; это хранилище информации декларативного типа о словах некоторого языка, откуда извлекаются лексические единицы, требующиеся для выражения определенного значения, которое отвечает интенциям говорящего. В. Левелтуточняет, что с позиций продуцирования речи значение единицы лексикона представляет собой перечень концептуальных условий, которые должны быть удовлетворены, чтобы некоторая единица была выбрана для соответствующего сообщения. Лексическая единица содержит также синтаксическую, морфологическую и фонологическую информацию, однако имеются основания предполагать, что говорящие конструируют «схему» высказывания, не обращаясь к фонологическому аспекту- слова. Нефонологическую часть лексической информации, используемую для конструирования такой схемы с учетом синтаксического окружения слова, автор называет леммой. <...> Рассматривая структуру лексической единицы в ментальном лексиконе, В. Левелт условно изображает ее в виде круга, разделенного на четыре равных сектора, соответствующих значению, синтаксису, морфологии и фонологии, после чего предлагается еще один рисунок, на котором верхняя и нижняя половины крута представлены раздельно и соединены стрелкой-указателем; верхняя часть поделенного таким образом круга включает значение и синтаксис, а нижняя — морфологию и фонологию; именно верхняя часть такого рисунка отображает лемму; Лемма содержит информацию, связанную с концептуальной спецификацией условий для пользования ею (включая прагматические и стилистические условия), и разнообразные морфосинтаксические характеристики (в том числе принадлежность леммы к некоторой синтаксической категории, вытекающие отсюда грамматические функции, отношения между этими функциями и концептуальными переменными или тематическими ролями в концептуальной структуре). Лемма включает также переменные типа «лицо», «число», «аспект» и т.д.
Теоретические представления о структуре лексической единицы В. Левелт распространяет на ментальный лексикон в целом, полагая, что можно говорить о «лексиконе лемм» и о «лексиконе морфо-фонологических форм». Каждая лемма указывает на соответствующую ей форму, т.е. отсылает к адресу, по которому эта форма хранится. При этом единицы ментального лексикона не являются «островами»: лексикон имеет внутреннюю структуру с разнообразными связями между его единицами и внутри единиц <...>. Между единицами лексикона существуют отношения двух видов: присущие самим единицам и ассоциативные. Первые из названных отношений устанавливаются по каждому из четырех увязываемых с лексической единицей списков признаков (т.е. на основании значения, синтаксиса, морфологии, фонологии). По линии значения В. Левелт перечисляет связи между словом и его суперординатой (например, собака и животное), между координированными членами {собака и кошка), близкими по значению словами и т.д., наборы связанных по значению единиц объединяются в семантические поля. Отношения, присущие единицам лексикона как таковым, В. Левелт подразделяет на прямые и опосредованные. Он полагает также, что ассоциативные отношения между единицами лексикона не обязательно связаны с их значениями и скорее устанавливаются через частотность встречаемости при пользовании языком. В работе <...> приводится рисунок, на котором разграничиваются три уровня лексикона: концептуальный уровень, уровень лемм и уровень лексем или звуков.
Приведенные представления об особенностях ментального лексикона связаны у М. Гармана с процессами понимания речи, а у В. Левелта — с процессами продуцирования речи. В работах [Taylor 1995] предпринято сопоставление двух концепций значений слова, которые по-разному выводят на общую картину структуры ментального лексикона: Р. Лэнэкер интегрирует в лексикон энциклопедическое знание, а М. Бирвиш настаивает на необходимости четкого разграничения чисто языкового уровня значений и неязыкового уровня концептуальной репрезентации, обосновывая это тем, что (1) смешение языкового семантического знания с концептуальным знанием приведет к некорректным прогнозам относительно соотношения между' концептуализациями и семантическими структурами; (2) индивид может иметь различные виды знаний, не связанные с семантической системой его языка, в то же время некоторые высказывания допускают интерпретации, которые не являются частью чисто языкового значения; (3) разграничение семантического и концептуального ведет к большей экономичности ментального лексикона, помогает избежать излишней полисемии.
Разграничение этих уровней тесно связано с понятием модульности, согласно которому языковое знание индивида составляет отдельный ментальный модуль, независимый от других навыков и знаний. Принятие такой трактовки языковой компетенции требует постулирования некоторого «мостика», или интерфейса, связывающего языковую систему с концептуальной системой. Именно эту функцию выполняет семантический уровень: семантическая единица, соответствующая некоторой лексической единице, имеет два направления связей — в сторону концептуальной системы и в сторону лексической системы; таким образом обеспечиваются спецификации, разрешающие синтагматические отношения с другими единицами, и спецификации, которые дают возможность через слово идентифицировать единицы концептуального уровня.
<...> Авторы публикации [Fillmore & Atkins 1992] полагают, что значение слова может быть понято только через обращение к структурированному фоновому знанию, основывающемуся на опыте и убеждениях, которые составляют определенный вид предварительных условий, или предпосылок, для понимания значения. Значение слова понимает только тот, кто понимает лежащие за словом фреймы, мотивирующие понятие, которое кодируется словом. С позиций этого подхода слова и смыслы слов связаны друг с другом не прямо, т.е. слово со словом, а только через их связи с общими фреймами при наличии указания на способ, которым их значения освещают определенные элементы таких фреймов.
Ч. Филлмор и Б. Аткинс ставят своей задачей разработку в далеком будущем базирующегося на фреймах словаря для компьютерного использования с возможностью обращения к множеству «окон». Вызов нужного слова послужит ключом для появления окна, в котором будут показаны отношения между лексическими значениями и специфическими лексико-синтаксическими моделями. Каждая из таких моделей будет иметь компоненты с индексами, указывающими на определенную часть речи или на некоторые аспекты ассоциированного фрейма. <...> Каждое описание будет сопровождаться возможностью для пользователя обратиться к описаниям ассоциированных концептуальных фреймов через использование дополнительных окон.
На фоне ведущихся в последние десятилетия общенаучных дискуссий понятно стремление исследователей лексикона высказать свое мнение по поводу того, является ли лексикон отдельным «модулем», включающим только языковое знание. Представление о модульном характере лексикона вытекает из трактовки языковой компетенции как самостоятельной составляющей интеллектуального багажа человека. <...> Представляется интересным более подробно остановиться на публикации, в которой проблема модульности обсуждается параллельно с вопросами и наличии различных «входов» в лексикон, о характере соотношения между языковыми и энциклопедическими знаниями и т.д.
Моника Шварц [Schwarz 1995] отмечает, что результаты текущих исследований в области понимания слов и нейропсихологические данные, полученные от пациентов с афазиями, указывают на то, что семантическая память не может быть полностью отграничена от других систем знания.
Модуль — это относительно автономная область знания для переработки специфического типа информации с ограниченным доступом к другим типам информации. По мнению М. Шварц, похоже, что в нашей познавательной системе имеются такие модули, как зрительное восприятие и синтаксис, которые являются раздельными автономными системами знания и переработки, относительно независимыми от контекстуальной информации, привязанные к определенным отделам мозга. Однако вопрос состоит в том, свойственно ли это семантической части ментального лексикона. М. Шварц отмечает, что имеются свидетельства (особенно из афазиологии), поддерживающие идею общей модульной организации: одна ментальная способность может быть нарушена, в то время как другая продолжает нормально функционировать. Язык трактуется как автономная система, управляемая специфическими языковыми принципами. Но концепция модульности ставится под сомнение учеными, ведущими исследования с холистических позиций <...>. Холистический подход утверждает, что естественный язык представляет собой открытую когнитивную систему, взаимодействующую с общими ментальными способностями. Если принять во внимание нейронную архитектуру мозга человека, то наличие огромного количества единых паттернов и множества взаимосвязей, на первый взгляд, делает идею модульности неподходящей, по меньшей мере на нейрофизиологическом уровне. Как подчеркивает М. Шварц, рассмотрение мозга в качестве физического субстрата познания вовсе не обязательно означает, что ментальное поведение может быть редуцировано до нейронных механизмов или может быть объяснимо в биологических терминах. На ментальном уровне проявляются характеристики, которые не наблюдаются на нейрофизиологическом уровне. В случае соотношения «мозг — сознание» имеют место не простое сочетание микро- и макроуровней, а значительно более сложное соотношение между подуровнями, различными слоями структурной репрезентации. Взаимосвязанность на нейронном уровне не исключает модульность на ментальном уровне. Текущие исследования организации мозга человека поддерживают теорию относительно независимых когнитивных подсистем.
М. Шварц считает вполне очевидным, что семантическое знание репрезентировано и расположено в мозге человека значительно более диффузно, чем структуры формального знания. Она также высказывает мнение о тесной взаимосвязи семантического знания и концептуального знания, однако не считает их идентичными. Семантическое знание привязано к фонологической репрезентации и к синтаксической структуре, подчиняясь принципам специфичности языка. Отсюда семантическое знание — это модально-специфичный подраздел концептуального знания, с помощью которого лексикализуются специфические части концептуальной информации. Поэтому встречаются различные лексикализа-ции концептуальных единиц в разных языках.
С опорой на результаты исследований в области афазий и экспериментов в норме речи, а также с учетом описания семантической памяти как огромной сети и принципа распространяющейся активации М. Шварц считает вполне очевидным, что доступ к информации в семантической памяти может быть осуществлен через различные входные каналы. Поскольку можно добраться до лексических вхождений через визуальный и тактильный входы, должны иметься динамические связи (или пути переработки) между узлами в сети слов (для конкретных референтов) и другими репрезентациями знания. Лексический доступ семантических единиц не ограничен вербальным входом. Отсюда следует, что семантическая часть ментального лексикона не является информационно инкапсулированным и недоступным для контактов модулем; это система знания, соединенная с другими областями когнитивной переработки. В этом отношении семантическая память — не непроницаемый модуль, а скорее некоторый Biti полумодуля. В первом приближении полумодуль может быть описан как некоторая область когнитивной переработки, функционально обособленная как специфическая подсистема, но в то же время доступная для входов со стороны различных систем знания. Наиболее эффективным входом для операций на уровне семантической памяти М. Шварц считает вербальный вход (это положение требует экспериментальной проверки).
В связи с проблемой структуры лексикона активно обсуждается вопрос о том, имеется ли в лексиконе специальный «отсек», необходимый для функционирования морфологически сложных слов
При установлении того, какие связи и отношения между единицами лексикона являются наиболее характерными, наблюдается определенный сдвиг акцентов. Так, Дж. Эйчисон [Aitchson 1996] отмечает, что традиционно имеет место тенденция отводить большое место связям между гипонимами и суперординатами (например, цветообозначения подводятся под ярлык «цвет»). Однако для ментального лексикона суперординаты не так уж важны за исключением отдельных четко очерченных случаев. Чаще координированные члены (когипонимы), а не суперординаты используются в качестве отсылки к категории: люди говорят скорее о «братьях и сестрах», чем о «детях одних родителей», о «дожде и снеге», чем о «выпадении осадков», и т.д. Наиболее важными для ментального лексикона автору представляются коллока-ционные связи (т.е. устойчивые словосочетания) и связи между координированными членами (когипонимами). К тому же исследования связей между словами показывают, что говорящие на родном языке помнят лексические единицы в контекстах, в тематических группах. Отсюда следует, что слова не настолько вза-имозаменимы, как это принято считать. <...>
Е.С. Кубрякова
