Монографические сборники статей - В.Ф. Ходасевич, А.Л. Бем, Д.И. Чижевский, Н.М. Бахтин, И.Н. Голенищев- Кутузов, И.А. Бунин
А.Л. Бем, Д.И. Чижевский, Н.М. Бахтин, И.Н. Голенищев-Кутузов, И.А. Бунин
На рубеже XX-XXI вв. составлено и издано наибольшее количество сборников литературно-критических текстов представителей русского зарубежья первой волны. Обращают на себя внимание сборники критического наследия В.Ф. Ходасевича (54; 55), П.М. Би-цилли (10; 11), А.Л. Бема (9), К.В. Мочульского (27-30), Д.С. Мережковского (26), Ф. Степуна (48-49), Д.П. Святополка-Мирского (44—45), Д.И. Чижевского (57), И.Н. Голенищева-Кутузова (16),
В.В. Набокова (32-33), Н.М. Бахтина (8), Ю. Терапиано (51), Б. Поплавского (36) и др.
Заглавие первого сборника критического наследия В.Ф. Ходасевича - «Книги и люди» (54) (сост. М.Д. Филин} - повторяет название литературной рубрики, которую Ходасевич вел в 30-е годы в газете «Возрождение» (о газете см. статью А.В. Ломоносова: 61, с. 64-74). В книге опубликовано 70 этюдов о литературе, а также некоторые стихи и биографические материалы. Свыше 30 включенных в сборник работ Ходасевича впервые публикуются в России. Литературно-критическое наследие Ходасевича огромно -
только о Пушкине им было написано свыше 200 статей, заметок и рецензий. Каждая попытка выпустить в свет «Избранное» Ходасевича будет по-своему тенденциозной, зависящей от идеологических, художественно-эстетических или иных пристрастий составителя. В рассматриваемой книге тексты Ходасевича как бы «трансформированы в контекст многовековой истории русской литературы, в связи с чем расположены не в порядке их создания, но в последовательности хронологии литературного процесса» (54, с. 474). Составитель вынужден был отказаться от комментариев, сделав выбор в пользу публикации более полной версии «истории русской литературы по Ходасевичу». Абсолютное большинство этюдов опубликовано на страницах газеты «Возрождение». Материалы сборника сгруппированы в пять разделов: «О себе», «Допушкинская книжная словесность», «О Пушкине», «Классическая роза», «В надвигающемся мраке». Последний раздел, самый большой, включает в себя разнообразные материалы по литературе XX в. Во вступительной статье «Автор, герой, поэт» М.Д. Филин отмечает, что с первых публичных выступлений и до последней предвоенной весны Ходасевич «вел в печати непрекращающийся курс истории русской литературы. Курс, начатый путешествием в Древнюю Русь и доведенный до литературных новинок и дискуссий конца 1930-х годов» (54, с. 7). Своеобразие его заключалось уже в том, что главы этого «курса» (они же статьи или рецензии) были написаны и публиковались не в строгом соответствии с хронологией литературного процесса, а «вперемежку, как будто возвратно-поступательно», причем поводом для их создания могли служить соответствующие юбилеи, а при возвратах к некогда рассмотренной теме, «случалось, эти главы противоречили ранее сказанному. Отдельные, казалось бы, необходимые разделы исторического курса отсутствовали вовсе или затрагивались на удивление вскользь» (там же). Однако «курс» Ходасевича, по мнению М.Д. Филина, - творение не только монументальное, блистательное по мыслям и стилистике, но и крайне личное, страстное, парадоксальное, местами несправедливое по отношению к истине, «к действующим лицам бесконечной пьесы», хотя это тот «курс, который ...скорее большинства продуманных и методически грамотных пособий может пробудить в читателе “чувства добрые” к русской литературе, ее красоте и трагизму» (54, с. 8). Второй сборник, составленный С.Р. Федякиным (55) и снабженный необходимыми комментариями, включает в себя 42 статьи Ходасевича, сгруппированные в три раздела - «О писателях», «Воспоминания. Портреты современников», «Литературная критика», а также раздел стихотворений поэта. В Приложении воспроизводятся небольшие статьи из «Литературной летописи» за 1937 г., еженедельно публиковавшейся за подписью «Гулливер» на страницах парижской газеты «Возрождение». Эти критико-иронические отклики на литературную жизнь в советской России писали Ходасевич и Н. Берберова. Книгу открывает статья «Колеблемый треножник» - речь, прочитанная в петербургском Доме литераторов на Вечере памяти Пушкина 14 февраля 1921 г. Пушкин был опорой не только творчества, но и всей жизни Ходасевича. Далее следуют статьи: «О чтении Пушкина», «Глуповатость поэзии», «Слово о полку Игореве», «Прежде и теперь», «Дмитриев», «Грибоедов», «Дельвиг», «Щаст-ливый Вяземский», «Жизнь Василия Травникова» - литературная мистификация 1936 г., которой поверил Г. Адамович, «соблазнившись предельной простотой стихов Травникова», отвечавшей устремлениям Адамовича-критика (51, с. 451), «Памяти Гоголя», «О Тютчеве», «Поэзия Игната Лебядкина», «Уход Толстого», «О Чехове», «Об Анненском». Мемуарная проза Ходасевича сочетает в себе одновременно и документальное, и художественное повествование. Поэт и историк литературы, «он и к современности подходит не только как очеркист, но и как историк» (55, с. 454). Раздел «Воспоминания. Портреты современников» включает в себя очерки: «Московский литературно-художественный кружок», «Конец Ренаты», «Брюсов», «Андрей Белый», «Муни», «Гумилёв и Блок», «Гершензон», «Сологуб», «Горький», «Есенин», «О Маяковском», «Пролеткульт и т.п.», «Белый коридор», «Диск». Во вступительной статье «Трагический Сальери», характеризуя газетно-журнальную прозу Ходасевича, С.Р. Федякин отметил, что не только в книге «Державин», с ее прозрачностью и ясностью, сказалась почти сыновья приверженность Ходасевича к русской культуре, но тем же ясным светом наполнены и многочисленные статьи, посвященные «золотому веку» русской поэзии. Возможно он подчас слишком критичен, когда говорит о Дмитриеве, Грибоедове, Дельвиге или Вяземском, но «сам воздух, которым они дышали, слишком дорог ему. И жесткая оценка творчества Дельвига или Грибоедова сливается с чувством благоговения даже перед их неудачами: “пушкинский воздух” преображал и самые поражения его “товарищей по цеху”» (55, с. 15). И если даже к незначительным фигурам пушкинского времени Ходасевич склонен отнестись с душевной теплотой, то очерки о современниках порой наполнены желчью. Ходасевич не пощадил ни Брюсова, ни Белого, ни Сологуба, ни Горького. Он был убежден в том, что писательство - призвание и смирение, а потому во имя литературы поэт «должен жертвовать собой, своими капризами. Величие этой миссии - “русский писатель” - обязывало быть строгим даже к усопшим» (55, с. 16). Современность он мерил прошлым, подчеркивает С.Р. Федякин; Россия XVIII и XIX вв. была незыблемым эталоном, с которым критик сравнивал нынешние времена, радуясь редким литературным удачам и огорчаясь и раздражаясь халтурой или «промахами» молодых поэтов за рубежом или писателей советской России. «Стиль Ходасевича-критика отмечен особой старомодностью, идущей от критики XIX в. Но многие отклики на литературную современность настолько нагружены теорией или историей литературы, что из многочисленных статей Ходасевича можно было бы “вытянуть” материал для учебника» (55, с. 16). Скепсис и ностальгия по прежней русской литературе помешали ему разглядеть таких значительных советских писателей, как М. Шолохов и А. Платонов. Зато он оценил тех, кто способствовал славе русской литературы за рубежом: Цветаеву, Бунина, Набокова. В раздел «Литературная критика» вошли следующие отклики: «О. Мандельштам Tristia», «Заметки о стихах (М. Цветаева. “Молодец”)», «З.Н. Гиппиус “Живые лица”», «Пролетарские поэты», «Аблеуховы - Летаевы - Коробкины», «О поэзии Бунина», «О смерти Поплавского», «О Сирине», «Умирание искусства» и др. Издание «Исследований» и «Писем о литературе» А.Л. Бема, составленное С.Г. Бочаровым (9), представляет собой первую книгу, вышедшую в России, известного филолога и литературного критика русской эмиграции, который жил и работал в Праге. В первой части собраны избранные филологические работы А.Л. Бема (1886-1945), преимущественно о Ф.М. Достоевском, а также на фаустовскую тему в русской литературе, во второй - статьи его текущей критики, публиковавшиеся в эмигрантской периодической печати и расположенные в хронологическом порядке. В очерке литературной деятельности - «Альфред Людвигович Бем» - С.Г. Бочаров и ИЗ. Сурат отмечают, что в эмиграции он стал одним из двух (наряду с П.М. Бицилли, работавшим в Софии) ученых-филологов академического склада, привнес «в свою новую среду традиции русской академической школы» и способствовал собиранию и активизации научных сил зарубежья (9, с. 15). Он писал на трех языках (русском, немецком и чешском), печатался, кроме Чехословакии, в Германии, Франции, Болгарии, Польше, Югославии, Италии. Многие годы были отданы изучению творчества Достоевского. Всего с 1921 по 1938 г. ученым было опубликовано более полусотни статей и книг об этом писателе. Они означали этап в возникновении «настоящей науки о Достоевском». Свой метод исследования литературы ученый называл «методом мелких наблюдений»: он соотносил изучение открытой религиознофилософской критикой проблематики творчества Достоевского с конкретными и подробными наблюдениями и анализом текстов. В издание включены большая статья о рассказе «Хозяйка» Достоевского - «Драматизация бреда», - составляющая центр книги «Достоевский. Психоаналитические этюды» (1938), а также обрамляющие ее теоретическое введение («Психоанализ в литературе») и «Послесловие». А. Бем писал, что Достоевский в своем раннем творчестве «использовал - сознательно или бессознательно - механизм сно-творчества и галлюцинативного состояния» (цит. по: 9, с. 254). Он подробно показывает это на конкретном анализе «Хозяйки» и «Вечного Мужа» и усматривает в творчестве Достоевского постоянное стремление, во-первых, вырваться за пределы реального данного мира в мир идеальный, а во-вторых - утвердить свое идеальное «я» над «я» индивидуальным. А. Бем указывал и на необходимость учитывать силы, тормозящие это стремление, и «вытекающий отсюда пафос борьбы»; он рассматривал такие психоаналитические проблемы, как «двойничество», «эдипов комплекс», ярко выраженные в «Хозяйке», понятие «ущемленности» и т.п. «Психологические этюды» позволили Бему выявить центральную проблему, связывающую личность и творчество Достоевского в одно целое - это «проблема замкнутой в себе личности, проблема отъединения, ощущаемого в глубине сознания грехом и приводящего в конечном счете к катастрофе» (цит. по: 9, с. 326). Как полагал А. Бем, три литературных типа, в творчески переработанном виде, легли в основание образа князя Мышкина, послужив Достоевскому «опорой» при создании образа «вполне прекрасного человека». Это - Чацкий, Дон-Кихот и Рыцарь Бедный. Высшей точкой и завершением этого идейно-художественного ряда был образ Христа. Иным, по мысли Бема, было восприятие Достоевским Гоголя. Повесть «Бедные люди» возникла «как своеобразная художественная отповедь» на гоголевскую «Шинель». Для Гоголя, с его способностью «подносить самый жуткий мотив в облачении своеобразного гротеска, на почве этой идеи вырос сюжет о шинели, обновительнице жизни», - писал А. Бем в статье «Достоевский - гениальный читатель» (9, с. 52). Достоевский противопоставил Гоголю свой «очеловеченный» сюжет - не «шинель», а живое существо - Варенька Добросклонова - призвана воскресить к жизни героя. Так вместо повести-гротеска явился трогательный роман бедных людей, которых сблизила «человечность и любовь». Таким же полемическим ответом Достоевского-читателя на повесть Гоголя «Нос», по мысли А. Бема, стал «Двойник». Для Достоевского фантастическая история исчезновения носа вырастала в трагедию раздвоения личности героя - одну из самых волнующих проблем писателя - проблему двойника. Достоевского волнует в двойничестве возможность потери личности, утраты ею своего определенного места в общем строе душевной жизни. Если Гоголь, как отмечал критик, не раскрывает своего понимания причины этого душевного конфликта, сводя в конце концов все к анекдоту, то Достоевский находит эту причину «в трагедии совести», трагедии «не преодоленной сознанием вины маленького, но в своей судьбе трагического человека» (цит. по: 9, с. 54). И все-таки вторым главным именем бемовской истории литературы оставался Пушкин. В книгу включена статья о «Фаусте» в творчестве Пушкина. В ней рассматривается вопрос о соотношении пушкинской «Сцены из Фауста» с поэмой Гёте, при этом акцентируется внимание на нравственно-философской проблематике произведения Пушкина, истолковании образа русского Фауста на фоне традиции. Детальное сопоставление текстов, его «мелкие наблюдения», проводимые параллели подводят Бема к заключению о пушкинском переосмыслении образа Фауста. Пушкин, в трактовке критика, как пишут С.Г. Бочаров и И.З. Сурат, «отверг концепцию Фауста ищущего и стремящегося, в котором его бесконечным стремлением перекрываются промежуточные результаты, в том числе и столь трагический, как гибель Маргариты» и «увидел возможность по-иному истолковать образ Фауста, повести его не путем воскрешения, а путем окончательной гибели» (9, с. 24). Фаустовская тема продолжена Бемом в статьях «Фауст» в творчестве Достоевского» и «Осуждение Фауста (Этюд к теме “Масарик и русская литература”)». О Пушкине Бем писал не только научные, филологические, но и популярные, злободневные газетные статьи, в которых мимоходом давал такие, например, характеристики, как: «’’Маленькие трагедии”... самые насыщенные драмы человечества», или тезис о Пушкине как основателе «русской мировой литературы», из которой сейчас (т.е. в 20-30-е годы) выпадает литература советская: «Мы теряем наше место в мировой литературе» («О советской литературе», 1933). Эти статьи собраны в разделе «Письма о литературе», где представлены некоторые из тех, которые Бем регулярно печатал преимущественно в берлинской газете «Руль» и варшавских «Молва» и «Меч» (об изданиях см. статьи А.М. Зверева. 61, с. 351-360; М.Г. Павловец 61, с. 232-235; А.Н. Николюкина'. 61, с. 224-230). Заглавие «Письма о литературе» принадлежит самому автору, который хотел объединить свои текущие выступления в книгу; о ее скором выходе даже было объявлено в 1935 г. в газете «Меч». Вырезка с объявлением хранится в пражском архиве Бема с припиской: «Несостоявшееся издание». Туда вошли статьи и о классиках (А. Пушкин, И. Тургенев, Л. Толстой), и о современной русской литературе, как эмигрантской, так и советской - о В. Маяковском, А. Ремизове, Н. Гумилёве, Б. Пастернаке, И. Бунине, М. Агееве. В 2007 г. опубликована первая книга двухтомника «Вокруг Достоевского» (сост. М. Магидова) (14), в которой собраны три книги сборника «О Достоевском», вышедшие в Праге под редакцией А.Л. Бема в 1929, 1933 и 1936 гг. Статьи, включенные в сборники, восходят к рефератам, прочитанным в Семинарии по изучению Достоевского при Русском народном университете в Праге. В объявленный А. Бемом Семинарий входили: В.В. Зеньковский, Д.И. Чижевский, С.В. Завадский, Р.В. Плетнёв, Н.Е. Осипов и др. Сам Семинарий повлиял на становление достоевсковедения русского зарубежья, превратив Прагу в центр изучения классика русской литературы, а три пражских сборника «О Достоевском» подвели итог межвоенным исследованиям эмиграции в этой области. Своеобразие эмигрантского достоевсковедческого сюжета в истории российской науки, по мысли М. Магидовой, заключается, «не только в его национальной культурной изоляции. Его исключительность еще и в том, что он сложился в период, когда язык российской культуры стал интересен и доступен западному миру, вступив в фазу творческого влияния на него. Пражской достоевсковедческой ветви выпала, совершенно для нее неожиданно, роль одного из посредников в этом процессе» (14, с. 5). В результате сотрудничества П.М. Бицилли, проживавшего в Софии, с работой Семинария А.Л. Бема, например, появилась статья П. Бицилли «Почему Достоевский не написал “Жития великого грешника”» во втором сборнике «О Достоевском». Статьи И.И. Лапшина, опубликованные в сборниках, и обозначенный им принцип подхода к текстам Достоевского послужили стимулом для нового витка философских работ о писателе, замечает М. Магидова во введении «Пражские сборники “О Достоевском»”». В частности, это относится к работам В.В. Зеиьковского, «высказавшего мысль о сфере правомочий исследователя литературных текстов, за пределами которой начинается переход “за грани того, что успел сказать Достоевский. Нам важно не досказать за него то, что не успел он выразить, а поиять диалектику в его мысли и философски осмыслить тот перелом, который в нем произошел” . Эта линия нашла свое выражение также в статьях Д.И. Чижевского и С.И. Гессена» (14, с. 14). Первый сборник «О Достоевском» открывала статья Д.И. Чижевского «К проблеме двойника: (Из книги о формализме в этике)», в которой он обращался к проблеме конфликта идеи с формой у Достоевского; решение этого конфликта оценивалось критиком «как предопределяющее в творческой эволюции писателя» (14, с. 43). Как эстетик и этик, В.В. Зеиьковский дополнял и И.И. Лапшина, и Д.И. Чижевского, «анализировавшего природу нравственного в антропологии Достоевского. Впоследствии, как биограф русских философов, он использовал тот опыт реконструкции личности, который сложился в работе пражского Семинария по изучению Достоевского с его главным мотивом: “Достоевский -гениальный читатель”, особенно детально разрабатывавшимся Бемом»,- пишет М. Магидова (14, с. 31). Творчество Достоевского, по мнению А. Бема, было пропитано цитатами, чужими словами, выражениями, именами, сюжетными положениями и жанровыми структурами; в своих исследованиях он стремился выявить цитату, сопоставить контекст источника и текста писателя - это направление А. Бем назвал методом «мелких наблюдений». «Влияние Гоголя» на Достоевского интересует А. Бема «не как продолжение гоголевской линии, а как использование гоголевских впечатлений в его творчестве. Он включился в спор с идеей В.Г. Белинского о 1 Зеиьковский В. Проблема красоты в миросозерцании Достоевского И Путь. - Париж, 1932. - № 36. - С. 59. преемственности в литературной эволюции. Начатый Н.Н. Страховым, обогативший литературоведческий дискурс мыслью о преодолении Достоевским Гоголя, он продолжен был затем В.В. Розановым, а впоследствии Ю.Н. Тыняновым» (14, с. 41). В первый том «Избранного» (в трех томах) филолога, философа русского зарубежья Д.И. Чижевского (1894-1977) вошли материалы к биографии ученого-слависта и критика. Труды Чижевского в России почти не переиздавались, его биография до сих пор не получила полного и объективного освещения. Т. 1: «Материалы к биографии» (57) дают возможность читателю восстановить биографический контекст научной деятельности Д.И. Чижевского и предваряют следующие тома, в состав которых войдут избранные труды по философии и филологии. Историю создания данного тома раскрывает в предисловии составитель издания В.В. Янцен, который пишет о том, что благоприятная ситуация для освоения наследия Чижевского сложилась лишь после объединения Германии, когда были соединены усилия всех исследователей по составлению библиографии трудов Д. Чижевского, перечня тем его академических курсов, сбора эпистолярных материалов и других архивных розысканий. Международные конференции и научные чтения в Кировограде и Киеве в 1994 г., в Галле в 1997 и 2007 гг., в Праге в 2002 г., в Дрогобыче в 2003 и 2005 гг., посвященные памяти Д.И. Чижевского, стремились объединить усилия всех исследователей его наследия в России, в Украине, в Германии, Америке и Чехии. Сборник «Д.И. Чижевский. Материалы к биографии (1894— 1977)» (57) стал результатом многолетнего коллективного труда. Основной критерий отбора материалов для этого издания состоял в том, чтобы они по тем или иным вопросам биографии и творчества Д. Чижевского имели характер первоисточников. Преобладающая масса публикуемых материалов хранится в личном архиве ученого в Галле и в Гейдельберге и публикуется впервые, отмечает В.В. Янцен. Сборник, состоящий из семи частей, содержит следующие разделы: «Автобиографические и биографические материалы», «Избранные автобиографические письма Д.И. Чижевского (1921-1976)», мемуарные тексты о Д.И. Чижевском, куда входят также «Юбилейные речи» о нем и «Посмертное» - о судьбе наследия. Затем следуют «Pro et contra», куда включены рекомендательные письма, характеристики, рецензии и отзывы о работах Чижевского таких его современников, как Х.-Г. Гадамер, Э. Гуссерль, Р. Траутман, М. Фасмер, Г.В. Флоровский, С.Л. Франк, В.С. Шилкарский и советский автор В.И. Кулешов; «Варианты и дополнения» к предыдущим разделам сборника; темы лекций и семинаров Д.И. Чижевского на протяжении всей его жизни (большинство его монографий и статей как раз и возникло на основе этих курсов) и давно ожидаемая исследователями и ценителями творчества Д. Чижевского библиография его печатных трудов, опубликованных с 1912 г. по настоящее время; за библиографией Чижевского следует библиография публикаций о нем и его творчестве. Все эти малоизвестные источники показывают значение Д.И. Чижевского в истории русской и европейской мысли. Издание философских, культурологических, филологических работ Н.М. Бахтина (1894-1950), доктора филологии, преподававшего в Бирмингеме, старшего брата М.М. Бахтина, включает работы, написанные на русском языке в 1924-1931 гг., и содержит разделы: «Статьи и эссе», «Диалоги и разговоры», «Из жизни идей» (8) (сост. С.Р. Федякин). В «Приложения» входят: лекции Н.М. Бахтина «Современность и наследие эллинства», статья Г.В. Адамовича «Памяти необыкновенного человека», библиография работ Н.М. Бахтина за 1924-1931 гг. Завершают книгу «Послесловие и комментарии» составителя, содержащие биобиблиографические сведения об ученом. В эмиграции Н. Бахтин оказался после службы в Белой армии и с лета 1924 г. сотрудничал в парижском еженедельнике «Звено» (с середины 1927 - ежемесячник) до самого закрытия издания (середина 1928 г.). Первые статьи Н. Бахтина - о поэзии («О русском стихосложении»). С особым вниманием, как отмечает составитель, критик относился к работам по теории стиха; характерны, например, его отклики на вышедшие в России книги В. Жирмунского и Б. Томашевского[1]. Открывает книгу эссе «Современность и фанатизм» - из серии статей Н. Бахтина, публиковавшихся в «Звене» под постоянной рубрикой «Из жизни идей». Как и младший брат М.М. Бахтин, он в своих работах тяготел к междисциплинарной методологии, используя филологию, психологию и философию. При этом «и в поэзии, и в философии Н. Бахтина всегда привлекает не совершенство формы, не стройность и завершенность системы, но то, что толкает к действию - пишет С.Р. Федякин. - И стихотворение, и философия
должны адресоваться не к “читателю”, не к “мыслителю”, но к человеку. Можно говорить о “ницшеанстве”, “кантианстве” или “язычестве” Н. Бахтина. Но его прежде всего интересует не сама доктрина, а способность ее стать частью жизни» (8, с. 226). После закрытия журнала «Звено» Н. Бахтин опубликовал в русской эмигрантской периодике только два эссе: «Антиномия культуры» и «Разложение личности и внутренняя жизнь». Основную антиномию культуры Н. Бахтин увидел в том, что, созданная человеком, «культура, в силу и в меру своего совершенства, оказывается независимой от человека и перестает с ним считаться». В результате: «То, что является для человека необходимым условием самоутверждения, то, что обеспечивает ему независимость по отношению к миру и дает возможность себя осуществить, - то самое неизбежно вырастает в препятствие для самоутверждения» (цит. по: 8, с. 66-67). Парадоксальность положения заключается в том, что в силу богатства средств и форм самоутверждения, предоставляемых современной культурой, человек оказывается весьма «ограничен в своей творческой инициативе»: все формы и пути заранее предустановлены. Н. Бахтин приходит к выводу, что результат оказался прямо противоположен заданию: «Созданная как орудие самоутверждения, культура с неизбежностью превратилась в орудие самоотрицания» (цит. по: 8, с. 72). В 1932 г. он «покидает» русское зарубежье: перестает публиковаться на русском языке и переезжает в Англию, где открывается новая страница в жизни ученого. Его творчество «английского периода - лекции и эссе - было собрано в книге: Nicholas Bachtin. “Lectures and Essays”». - Birmingham, 1963. Сборник журналистики и литературной критики эмигрантских лет И.Н. Голенищева-Кутузова (1904-1969) подготовлен И.В. Голенищевой-Кутузовой (16). В книге собраны статьи и очерки критика, публиковавшиеся в предвоенной эмигрантской периодике[2]. Материал сгруппирован в трех основных разделах: «Запад, XX век» (статьи о Р.М. Рильке, О. Хаксли, А. де Монтерлане, Б. Кроче, Д.Г. Лоренсе и др.); «Русская культура и южные славяне» (вводятся в научный оборот и становятся доступными русскому читателю бел
градские эссе, написанные на сербско-хорватском языке); «В эмиграции и на Родине: Два потока русской литературы XX в.». Интересны работы о молодой эмигрантской литературе этого последнего раздела, включающего статьи 1930-х годов о русских писателях XX в. «’’Северное сердце” Антонина Ладинского» (1932) представляет собой рецензию на сборник поэта. Открытый им образ «Пальмириум» - это «комбинация морозных пальм на стекле и прекрасного, бренного мира поэзии», соединившая основную тему Ладинского - северное сердце, и реминисценцию из Лермонтова («На севере диком...»). Мотив о пальмах упорно повторяется в нескольких стихотворениях сборника «Северное сердце». Поэт избирает иронию и стилизацию - «традиционный путь символизма»: ирония «оледеняет восторг, заглушает память о космической музыке» (цит. по: 16, с. 221). И.Н. Голенищев-Кутузов обращает внимание на «Поэму о Мышеловке», «прелестную, отравленную всеми ядами петербургского символизма», а также на театральноандерсеновский цикл «Стихов о Свинопасе», в котором звучит «важный голос» осознавшей себя души. В рецензии «’’Флаги” Бориса Поплавского» (1931) на единственный прижизненный сборник поэта критик утверждал, что лучшее в книге - «это ощущение обреченности городского юноши, немного наигранное и все же искреннее, нежная близость к преходящему миру» (цит. по: 16, с. 223). Некая музыка звучит в стихах о большом городе с его праздничностью общественных увеселений, пестротой афиш и флагов, напоминающих поэту о свободе «притягательно-чуждых морей», о кораблях, о грустных и немного смешных видениях детства, «нежданно сочетавшихся со стенной росписью монпарнасских кабачков». В отклике на книгу стихов А. Штейгера «Эта жизнь» (1932) И.Н. Голенищев-Кутузов отметил любовь поэта к барочному миру, «надменному и бессильному». Поэт почти бесстрастно говорит о преходящем и вечном, о земном и небесном. Легкий скептицизм Штейгера («И слышится с неба ответ. / Неясный. Ни да, ни нет») «не переходит в отчаяние, ибо он верит в Бога, но между “иной” и “этой жизнью” в воображении поэта простирается тонкое облачко, дивно-печальное. Земная, элегическая любовь... кажется поэту безрадостной», а страсть ему чужда, писал критик (цит. по: 16, с. 233). К творчеству А. Несмелова И.Н. Голенищев-Кутузов обратился в статьях «Русская литература на Дальнем Востоке» (1932) и «Арсений Несмелов» (1932). В его стихах критик выделил влияние В. Маяковского, С. Есенина, И. Сельвинского. Поэта не покидала мысль о России: он не мог забыть подробностей «Ледяного похода» (о крепостной бетон разбилась «фаланга Каппеля»), как был сдан Владивосток, и по диким просторам Дальнего Востока рассеялись последние партизаны. «Несмелов-поэт остро ощущает смену лет и поколений, он чувствует все излучины и все пороги “реки времен”, влекущей людей к адской расщелине, где все исчезает... Само время становится в его сознании “мемуарным”, жизнь - отраженной» (цит. по: 16. с. 246-247). Он - поэт непосильных испытаний огненных лет. А. Несмелову также принадлежат военные рассказы: Первая мировая и Гражданская войны, годы изгнания -все это владеет его душой, заключает критик. «Приложения» содержат заметку И.Н. Голенищева-Кутузова «В поисках Нового Града: На собрании “Зеленой лампы“», шесть писем (1932-1936) к нему В.Ф. Ходасевича, а также печатный отзыв Ю. Мандельштама «Легенда о Гризельде» на докторскую диссертацию И.Н. Голенищева-Кутузова. Важной задачей исследования литературной критики русской эмиграции первой волны является работа и отечественных, и западных ученых по изданию документальных материалов. Образцово-показателен здесь сборник «И.А. Бунин: Новые материалы», подготовленный стараниями ученых разных стран (составители -Коростелёв О., Дэвис Р.; Лидс) (19), который включает предварительные материалы для будущего академического (или полного) собрания сочинений И.А. Бунина, раскрывающие новые или недостаточно освещенные стороны биографии и творчества писателя. Основу выпуска составили материалы зарубежных архивов: Leeds Russian Archive, Hoover Institution Archives, Bakhmeteff Archive, отделов рукописей Британской библиотеки, а также библиотек Йельского, Редингского, Сассекского, Эдинбургского ун-тов. Впервые в полном объеме публикуется переписка И.А. Бунина с Г.В. Адамовичем, В.Ф. Ходасевичем, Л.Ф. Зуровым, И.Ф. Наживиным, Г. Брандесом, С.А. Ционом, редакторами британского издательства Hogarth Press. Наиболее объемная подборка - «Переписка И.А. и В.Н. Буниных с Г.В. Адамовичем (1926-1961)» (Публ. О. Коростелёва и Р. Дэвиса). Сохранившаяся переписка насчитывает 147 писем (49 из них адресовано И.А. Бунину, 63 - В.Н. Буниной, 35 -Адамовичу). Адамович не вел архива и уничтожал почти все приходившие к нему письма; одним из немногих исключений был Бунин. Большая часть их переписки приходится на военное и послевоенное время. Бунин «то и дело задирал Адамовича и подтрунивал над ним. Адамович... не обижался, заведомо относясь к нему как к живому классику с трудным характером и при этом интересному человеку» (19, с. 10). К концу жизни Бунина его письма становятся все более короткими и менее связными; порой он диктует их жене либо делает маленькие приписки. После смерти писателя Адамович восемь лет вел переписку с В.Н. Буниной, вплоть до ее кончины в 1961 г. Он убеждал ее писать воспоминания и настаивал, чтобы работа была доведена до конца. «Переписка И.А. и В.Н. Буниных с В.Ф. Ходасевичем (1926— 1939)» (Вступ. ст., публ. и коммент. Д. Малмстада; Гарвард) насчитывает 52 документа. Половина писем относится к периоду от 1926 до середины августа 1929 г. Отношения между ними стали более прохладными после рецензии Ходасевича на «Избранные стихи» Бунина, которая начиналась с похвалы бунинской прозе, а не поэзии. В последующие годы критик опубликовал рецензии с высокой оценкой Бунина-прозаика; «однако именно нежелание признать подобную же высоту и за бунинской поэзией стало источником незаживающей обиды в душе старого писателя» (19, с. 167). Несмотря на то, что их отношения никогда не вернулись к прежней дружеской близости, между ними остались сердечность и уважение друг к другу, о чем свидетельствуют письма. До смерти Ходасевича они не теряли связи, переписывались и дарили друг другу свои книги с обоюдными комплиментами. В приложении к публикации впервые приводятся незавершенные воспоминания о Ходасевиче В.Н. Буниной, сохранившей к нему самое теплое расположение. «Переписка И.А. Бунина с Г. Брандесом (1922-1925)» (Публ. Д. Риникера; Базель; с участием Б. Вайля; Копенгаген; и Р. Дэвиса; Вступ. заметка и примеч. Д. Риникера) состоит из двух писем Бунина и четырех датского литературного критика Г. Брандеса (1842-1927), пользовавшегося в России конца XIX - начала XX в. огромным влиянием. На протяжении всей жизни Бунин оставался верен Брандесу с подчеркнутой демонстративностью. В первой половине 20-х годов он поручал издательствам посылать Брандесу переводы своих книг на немецкий и французский языки. Датчанин откликался на это признательными письмами, а Бунин благодарил критика за лестные отзывы о его произведениях. Публикация И. Белобровцевой (Таллинн) и Р. Дэвиса «’’Предчувствие мне подсказывает, что я недолгий гость”: Переписка И.А. Бунина и Т.Н. Кузнецовой с Л.Ф. Зуровым (1928-1929)» (37 документов) охватывает период заочного знакомства Бунина с Зуровым. Переписка начинается после присылки молодым писателем его первой книги «Кадет» и обрывается за три недели до его приезда в Грасс по приглашению Бунина. В военные годы Бунину приходила материальная помощь из нейтральной Швеции. С 1940 по 1947 г. шведские организации и частные лица поддерживали Бунина деньгами и продовольственными посылками. Организовывал и координировал помощь политический деятель, журналист и переводчик С.А. Цион (1874-1947), эмигрировавший в 1917 г. из России в Швецию. «Письма И.А. Бунина к С.А. Циону (1940-1947)» (Публ. Ж. Шерона, Лос-Анджелес; подгот. текста А. Тюрина и Р. Дэвиса; коммент. О. Коростелёва и М. Юнггрена) - 34 документа. В них писатель сообщал о своей книге рассказов «Темные аллеи», высказывая интерес к возможным ее изданиям в Швеции. И хотя эти надежды Бунина оказались нереальными, тем не менее, как свидетельствуют его благодарственные письма, «в чисто благотворительном плане усилия Циона время от времени имели некоторый, пусть и скромный, успех» (19, с. 286). Семь писем И.Ф. Наживина к И.А. Бунину (1919-1920) (публ. В. Кудениса; Лувен, и Р. Дэвиса) отразили существенные нюансы событий той эпохи: жизнь на юге России после бегства из революционных столиц; отъезд в эмиграцию и попытки вжиться в новую ситуацию. В статье «И.А. Бунин и “Хогарт Пресс”» А. Рогачевский (Глазго) прослеживает историю взаимоотношений писателя с лондонским издательством («The Hogarth Press»), на долю которого приходится приблизительно половина от общего числа книг Бунина, опубликованных на английском языке в межвоенный период. Обращение к архивам Редингского, Сассекского, Лидского и Эдинбургского ун-тов, а также к материалам, хранящимся в Отделе рукописей Британской библиотеки, помогает автору статьи детально воссоздать (в некоторых случаях - уточнить) обстоятельства выхода в свет трех бунинских книг («The Gentleman from San Francisco and Other Stories», 1922; «The Well of Days», 1933; «Grammar of Love», 1935), а также рассказать о неудавшейся попытке издатель ства выпустить в Великобритании сборник «The Elaghin Affair and Other Stories» (1935), о чем ранее не было известно. В публикации Т.Н. Николеску (Рим) «По следам парижской командировки» приводятся четыре письма к ней 1969-1975 гг. от Г.В. Адамовича, Т.А. Осоргиной-Бакуниной и Н.Б. Зайцевой-Соллогуб, посвященные И.А. Бунину. В этот период Т. Николеску собирала материал для своей монографии о русском писателе («Ivan Bunin», Bukuresti, 1971). Первый сборник Бунина в Румынии вышел в 1926 г. под названием «Чаша жизни». Нельзя сказать, что писателю повезло в те годы с румынскими переводами; «в лучшую сторону выделялся лишь сборник, вышедший в 1936 г. под названием “Новеллы”» (19, с. 355). В довоенный период переводчики предпочитали в основном краткие тексты и особенно рассказы о любви («Солнечный удар», «Последнее свидание», «Сны», «Игнат» и др.). Новая волна интереса к творчеству Бунина относится к 1960-м годам, когда и были переведены на румынский язык все главные произведения писателя, и тем самым, создана основа для историко-литературного восприятия его личности. В публикации Е. Рогачевской (Лондон) «Жаль, что так рано кончились наши бабьи вечера» приводятся 27 писем из переписки В.Н. Буниной и Т.М. Ландау (жены М.А. Алданова) за 1925-1959 гг. Сборник завершается материалом, подготовленным Д. Рини-кером: «’’Литература последних годов - не прогрессивное, а регрессивное явление во всех отношениях...”: И. Бунин в русской периодической печати (1902-1917)». В научный оборот вводится 25 затерянных в периодике и ни разу не перепечатывавшихся газетных выступлений писателя. Публикуемые материалы, по мнению Д. Риникера, подтверждают тот факт, что «эмигрантский период жизни и творчества Бунина невозможно осмыслить и понять без учета всего того, что было до его отъезда из России в 1920 г.» (19, с. 405). Писатель виртуозно использовал свои выступления в периодической печати, чтобы создать себе определенную литературную репутацию. Если до революции он предпочитал в этих целях жанр газетного интервью, то в эмиграции ведущим жанром бунинской публицистики стал фельетон, сменившийся впоследствии мемуарным очерком.
